Стихотворения и поэмы

115. ПОЛЬСКИЙ ДЕНЬ

Опять подымают Свой пламенный зов На башне старинной Двенадцать часов. И ветер по шляху Взмахнул и застыл, Где гетман Хмельницкий Бойцов схоронил. Легенды проснулись За старой стеной, Заснул заключенный, И спит часовой. Молчат перекрестки, Дороги темны, Над миром решеток — Ни звезд ни луны. Для тех, кто не стерпит, Для бунтовщиков В свободной республике Много замков. Для тех, чья свобода В крови не застыла, Палач приготовил Веревку и мыло. За тех, кто справляет Свой суд над тобой, — За них голосуй Посиневшей рукой, Чтоб раны твои Зацвели, загнивая, Чтоб славилась Польша От края до края… По камерам снова Тюремщик зовет, — Пылающий полдень Над Польшей встает. Свинцовые тучи Над Польшей плывут… Кто робок и тих, — Голосуйте за кнут! К идущей вечерне Звонарь зазвонил, И вечер кровавый Над Польшей застыл. Тревожные тени Встают на полях, — Восстаньями бредит Измученный шлях. Приблизится полночь И время придет — Пожары подымут Свой огненный взлет. О муках ночных И о пытках рассвета, — Проклятая Польша! — Ты вспомнишь об этом. Пожар распускает Кровавые ленты… Мы выберем смелость В твои президенты… Над тюрьмами бродит Тяжелая мгла. Свирепая полночь На Польшу легла… 1932

116. ОСЕНЬ

Мечется голубь сизый — Мало ему тепла… Новгород, Суздаль, Сызрань Осень заволокла. Тянется косогором Осени влажный след… Осень степей, которым Миллион с хвостиком лет. Тащится колымага Грустными лошадьми… Осень, в зданье рейхстага Хлопающая дверьми. Руки закинув за спину, Вброд перейдя реку, Осень — глуха и заспанна — Бродит по материку. Плачется спозаранку Вдоль глухих пустырей Осень тевтонов и франков, Осень богатырей!.. Давайте, товарищи, дружно Песню споем одну Про осень, которую нужно Приветствовать, Как весну! Много хорошего выйдет народа В такое хорошее время года! 1932

117. «В каждой щелочке…»

В каждой щелочке, В каждом узоре Жизнь богата и многогранна. Всюду — даже среди инфузорий — Лилипуты И великаны. После каждой своей потери Жизнь становится полноценней — Так индейцы Ушли из прерий, Так суфлеры Сползли со сцены… Но сквозь тонкую оболочку Исторической перспективы Пробивается эта строчка Мною выдуманным мотивом. Но в глазах твоих, дорогая, Отражается наша эра Промелькнувшим в зрачке Трамваем, Красным галстуком Пионера. 1932

118. ПЕСЕНКА

Чтоб ты не страдала от пыли дорожной, Чтоб ветер твой след не закрыл, — Любимую, на руки взяв осторожно, На облако я усадил. Когда я промчуся, ветра обгоняя, Когда я пришпорю коня, Ты с облака, сверху нагнись, дорогая, И посмотри на меня!.. Я другом ей не был, я мужем ей не был, Я только ходил по следам,— Сегодня я отдал ей целое небо, А завтра всю землю отдам! 1932

119. ПОТОП

Джэн! Дорогая! Ты хмуришь свой крохотный лоб, Ты задумалась, Джэн, Не о нашем ли грустном побеге? Говорят, приближается Новый потоп, Нам пора позаботиться О ковчеге. Видишь — Мир заливает водой и огнем, Приближается ночь, Неизвестностью черной пугая… Вот он — Ноев ковчег. Войдем, Отдохнем, Поплывем, Дорогая! Нет ни рек, ни озер. Вся земля — Как сплошной океан, И над ней небеса — Как проклятие… И как расплата… Всё безмолвно вокруг. Только глухо стучит барабан, И орудия бьют С укрепленного Арарата. Нас не пустят туда — Там для избранных Крепость и дом, Но и эту твердыню Десница времен поразила. Кто-то бросился вниз… Видишь, Джэн, — Это новый Содом Покидают пророки Финансовой буржуазии. Детский трупик, Качаясь, Синеет на черной волне, — Это маленький Линдберг, Плывущий путями потопа. Он с Гудзона плывет, Он синеет на черной волне По затопленным картам Америки и Европы. Мир встает перед нами Пустыней, Огромной и голой. Никто не спасется, И никто не спасет! Побежденный пространством, Измученный голубь Пулеметную ленту, Зажатую в клюве, Несет. Сорок раз… Сорок дней и ночей… Сорок лет Мне исполнилось, Джэн. Сорок лет… Я старею. Ни хлеба… Ни славы… Чем помог мне, Скажи, Юридический факультет? Чем поможет закон Безработному доктору права? Хоть бы новый потоп Затопил этот мир в самом деле! Но холодный Нью-Йорк Поднимает свои этажи… Где мы денег достанем На следующей неделе? Чем это кончится, Джэн, Дорогая, Скажи! 1932

120. ПЕЙЗАЖ

Я в долгу… перед Красной армией, перед вишнями Японии, Перед всем, про что не успел написать. В. Маяковский.

Япония дремлет в апреле, Совсем засыпает в июль… Но в ягодах красных созрели Свинцовые косточки пуль. Широкое тело Востока Китайскою глоткой мычит, Маньчжурия с левого бока Испорченным сердцем стучит… Качнулся от легкого гула Японского сна стебелек, — Далеко в Париже Горгулов На место Людовика лег… Утро ждет Во всем великолепье, Над землей Рассвета позолота… И вспорхнули Над китайской степью Бабочки Японских самолетов. Мальчики глядят На эскадрилью, И такая на душе досада: «Хорошо бы оборвать им крылья, Посадить их на булавку надо!..» Над Китаем исчезают звезды… Нет светил… И где искать пропажу?.. Люди думают… И дышит воздух Порохом Восточного Пейзажа. 1933

121. БАЛЛАДА О ЧЕКИСТЕ ИВАНЕ ПЕТРОВЕ

Никита Смышляев — герой чугуна, Напечатан его портрет… А о нем — об Иване — узнает страна Спустя десятки лет. Почему Иван Петров молчалив И в тридцать лет поседел?.. Дела героя хранит архив Особо секретных дел. Я пожимаю твою ладонь — Она широка и крепка, Я слышу, как в ней шевелится огонь Бессонных ночей Чека! О тебе, о Петрове, в лесах, в полях, В тайге поют. О нашей борьбе, о наших днях, О ГПУ! Я поднимаю бокал вина За славу наших знамен, За героев, которых знает страна, Но не называет имен! 1933

122. НА ПАРАДЕ

На третьей декаде апрель зачах Тише воды и ниже травы… Вижу: взорвались в твоих глазах Легкие атомы синевы… Вот на минуту оркестр затих, Трубы хранят первомайский звон. Вот отразились в зрачках твоих Красная площадь и шелк знамен. Вот отразился в зрачках твоих Перевернувшийся небосклон… У меня, ты ведь знаешь, одышки нет, Но я поспеваю с трудом за тобой… Ты молодая — семнадцать лет, Ты принимаешь весну, как бой. Не за покровом времен глухим,— Нет! не во мгле далеких веков, — Вот они — рядом с рожденьем твоим — Тайные явки большевиков. Вот он далекие годы встряхнул, Вот он зовет и гудит в ушах — Первой маевки несмолкший гул, Товарища Фрунзе упорный шаг… Нет! не во мгле далеких веков, — Вот оно — рядом, зовет на борьбу. Вот оно смотрит на нас с трибун — Первое племя большевиков. Вот оно мчится мимо тебя Танковым гулом и звоном подков… За демонстрацией ветер бежит, Песню хватает, и — с легкой руки — Ветер несет ее за рубежи И переводит на все языки. Песни сверкающие слова — Нашей борьбы воспаленный язык — Слышат Японские острова, Южной Америки материк… Слышишь, как медные трубы зовут, Красную площадь кольцом обнимая… Солнце и молодость рядом идут В праздник труда — Первое мая. 1933

123. УТРО

Утро встает, Холмы серебря… Над рыжей пшеницей Киевской области Облако плавает Без толку, зря… Это еще не песня. В поисках утреннего тепла, Между колес И между колосьев Частушки взлетают, Как перепела… Но песня еще далека. И вот приступает уже стрекоза К своей безобидной Цветочной оргийке… Это не песня, Это еще, как Вергилий сказал, — Буколики и георгики… Но трубы затрубят Издалека — Мы входим в колонну, Как в песню строка. Но там, где товарищ Товарища ждет, Но там, где мы вместе,— Там песня живет. И если орудия Взглянут в зенит, И если Республику Тень заслонит — Тогда ты, товарищ, Протянешь ладонь, Тогда ты услышишь Сквозь дым обороны Песню, Помноженную на огонь И разделенную На эскадроны! 1933

124. ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Памяти одного из первых комсомольцев — товарища Шпиндяка, убитого кулаками.

Мы — солидные люди, Комсомольцы двадцатого года. Моль уже проедает Походные наши шинели… Мы с детства знакомы С украинской нашей природой, Мы знаем, Как выглядит тополь После дождя и шрапнели. На минуту представьте себе Вечера близ Диканьки, И закаты по Гоголю, И махновца на пьяной тачанке, Паровозного кладбища Оледенелые трубы, И раскрытое настежь Окно комсомольского клуба… Бригадиры побед, Мы по праву довольны судьбою, На других поколеньях Свои проверяя года. Не сбавляя паров, Грохоча биографией боя, Мы идем в нашу старость, Как входят в туннель поезда… Давайте вспомним Всё, что нам знакомо. Давайте снова Проверять посты, Руководимые Секретарем губкома, Украинцем Огромным и простым. Он вел романтику, Как лошадь, За собой — Накормленной, Оседланной, Послушной. Она, пришпоренная, Мчалась в каждый бой, Потом покорно Шла к себе в конюшню. Казармами, Вокзалами, Степями Молодежь Расставила пикеты, Благословляема Четырьмя ветрами И пятью Частями света. Так накоплялся Боевой багаж Побед, И поражений, И подполья, Так начинался Комсомольский стаж Товарищей — Участников Триполья. Не забудем их, Лицо в лицо Видевших и жизнь, И смерть, И славу. Не забудем Наших мертвецов,— Мы на это Не имеем права! Пусть они Напомнят нам о сроках, Юность вызывающих на бой, Пусть они Пройдут сквозь эти строки, Жалуясь на раны И на боль. Вот они Являются ко мне В тесных коридорах общежитий. Я их поведу По всей стране, Чтобы показать им: — Вот! Смотрите! Сколько молодости У страны! Сколько свежих Комсомольских сил! Этот паренек Из Чухломы Нас уже давно опередил. Эта девушка Из Ленинграда Первой в цехе Снижает брак. Посмотри На ее бригаду! Поздоровайся с ней, Шпиндяк! Это молодость наша встала! Это брызжет В десятках глаз Весь огонь Твоего запала, Перемноженный Сотни раз!.. Дышит время Воздухом веселым, И пути широкие легли, И горит вовсю Над Комсомолом Солнце, Под которым мы росли. 1933

125. «Прорывая новые забои…»

Прорывая новые забои, Тяжкие ворочая поля, Звали мы тебя с собою, Ты отнекивалась, но пошла, земля. Ты с трудом свои катила воды, Древними порогами скребя… Мы твои сокровища, природа, Выдумали сами за тебя. Где Петлюра шел, где пели песни Печенеги Нестора Махно, На высоком небе Днепрогэса Сколько нами солнца зажжено! Удивилась нашему приходу Беломорья вековая тишь, И теперь ты кубарем, природа, С Повенчанской лестницы летишь. Ты карабкалась по неприступным кручам, Лирикой ленивою звеня… Мы тебя читать стихи научим Только после трудового дня. Ты пройдешь, кругом покрыта пылью, По площадкам взрытых пустырей, Мы тебя навеки зацепили За шестнадцать крепких якорей. 1933