Стихотворения и поэмы
Шрифт:
"К чему иносказанья?.. Не пойму.
О ком ты речь свою ведешь?"
— "А ты кого из Омска ждешь?
Как с холуями он сойдет в форштадт
[570]
из крепостных ворот,
Весь разбегается народ".
— "Фрауэндорф?"
— "Вестимо, да! Злодей назначен был туда
Хранить окрайны города, чтоб не тревожила орда.
Но задирает
Отряды шлет — аулы жжет! Их мужиков в полон берет.
Вот он каков!
Тревожит мирную орду, а те — обратно — казаков!"
— "Да. Так недолго до беды…
Вот и бабье насчет орды. Дошел слушок и до бабья".
Соймонов морщится:
"Илья!
А ты подумав, говоришь?
А под присягой повторишь?"
— "И повторю! Хоть самому государю".
— "Да, ты упрям!
Все, Черепанов, знаю сам, но за рапорт благодарю!"
Соймонов щупает ноздрю.
Слегка болит она.
Нет-нет
Да и кольнет. Там нерв задет.
Когда-то вырвали почти ее палачески клещи.
Пришили ловко лекаря,
Но всё же знать дает ноздря, хотя не видно и рубца.
Домчали кони до дворца, остановились у крыльца.
Тут полость отстегнул ямщик.
Соймонов вышел из саней. Он говорит еще мрачней:
"Илья! Попридержи язык!"
7
Не прекращается метель. Ночь надвигается снежна.
В соседней горнице постель готовит ямщику жена.
"Илья! Бросай-ка ты писать. Довольно.
Всё не описать!"
Молчит.
Жена берет свечу. Подходит сзади.
По плечу погладила. И над плечом склонилась.
"Пишешь-то о чем? А ну-ка брось. Давай прочти".
Она неграмотна почти, но разум — не откажешь — есть.
Всё понимает, коль прочесть.
"Про Федьку повесть варнака".
— "Про Федьку? Повесть? Варнака?"
Вот здесь жена… Стоит, близка.
Но только, словно издали, Илья ответствует:
"Внемли".
8
" "Жил небогатый дворянин
[571]
. Феодор — у него был сын. Подрос. Забота у отца латыни обучить юнца. А тут как раз великий Петр всем недорослям вел осмотр. "Сынок,— сказал,— не глуп у вас. Пойдет он в навигацкий класс, ваш сын!" Был в Сухаревой башне
[572]
он, в Москве, наукам обучен и флота стал гардемарин
[573]
. А вскоре ходит в мичманах. Уже и в маленьких чинах отличный был он офицер. В Варяжском море
[574]
как-то раз царя великого он спас, близ финских шхер.
И был Соймонову указ по Волге-матушке поплыть, Хвалынско море
[575]
изучить, на карту берег нанести, глубин промер произвести. И лучше выполнить никто не смог бы порученье то, поплыв на юг.
Рек Петр: "Ты доброе творишь! Искусен в деле ты, мой друг!" И карты те послал в Париж, в дар Академии наук чтоб знал весь свет — с Каспийских вод летят двуглавые орлы туда, где Индия встает, как марево из жаркой мглы Когда ж великий Петр помре, скорбя о том государе Соймонов Федор продолжал его труды. Теченье вод изучал, полет звезды. Своею опытной рукой "Светильник" поднял он морской, чтоб просвещала моряка сей книги каждая строка. И тот "Светильник" посейчас для мореходов не погас, столь он хорош! И моря Белого чертеж
[576]
Соймонов Федор сделал тож. Изобразил сии моря впервой не кто-нибудь, а он. И от великого царя достойно был бы награжден. Увы! Великий Петр помре. И учинилось при дворе в те годы много воровства и всяческого плутовства. "Как поживиться можно тут!" Является за плутом плут, за вором вор! И не стерпел такой позор Соймонов — генерал-майор, сената обер-прокурор. Сказал: "Я есмь еще не стар! Пред вами я не задрожу. Я — генерал кригс-комиссар
[577]
— вам покажу!" И точно, будучи упрям, он не молчал. Ревизии то тут, то там он назначал… Манкировать, мол, не люблю и воровства не потерплю.
Но не дремала мошкара, что, осмелевши без Петра, российский облепила трон. "Соймонова,— сказал Бирон
[578]
,— казнить пора!" Предлог нашли. К чужому делу приплели. "Соймонов-де, поносну речь об Анне слыша, не донес!" Ведут под стражей на допрос. Был приговор: нещадно сечь того Соймонова кнутом и ноздри вырвати потом! И тот, кем славен русский флот, кто спас великого Петра,— в Сибирь на каторгу идет!
Иные дунули ветра. Елизавета, дщерь Петра, взошла на трон. "Соймонов! — вспомнила.— Где он? Сей муж доподлинно учен, зело отважен! Как-то раз отца мово от смерти спас! Найдите!" — отдала приказ.
В Сибирь был послан офицер. Один острог, другой острог царицын посетил курьер. Соймонова найти не смог. "Пожалуй, ищете вы зря!" — так офицеру говорят. Уж вовсе собрался назад он ехать в Петербург, но вот в Охотск он прибыл на завод, где каторжные варнаки, ополоумев от тоски, в расчесах, в язвах, мерзких столь, что описать не можно их, в чанах вываривают соль из окаянных вод морских. На кухню каторжной тюрьмы, как будто просушить пимы, зашел он. Садят хлебы в печь бабенки каторжные там. Так офицер заводит речь:
"Соймонов не известен вам?"
— "Как звать?"
— "А Федор его звать: Федор Иванович. Моряк".
— "Нет! Про такого не слыхать. Соймонова как будто нет" — бабенки молвили в ответ. "Ну, до свиданья, коли так. Искать, как видно, труд пустой".
Прислушивалась к речи той старушка некая:
"Постой! Какой-то Федька есть варнак. Да вот гляди-кося, в углу там в сенцах, прямо на полу, тот, в зипуне".