Стихотворения и поэмы
Шрифт:
В том доме, около реки, живут лихие ямщики.
Не разбитные кучера, красавцы с барского двора,
А ямщики!
Совсем простые мужики, природные тоболяки живут
в хоромах у реки.
Тут ям
[566]
. Тут кони горячи.
Тут конской запахом мочи пропитан ноздреватый снег.
Вот бородатый человек на вилы поднял пласт назьма
[567]
.
"Здорово, господин Кузьма!"
Заходят вместе на крыльцо. А кто там смотрит из окна?
Довольно милое лицо. Голубоока и нежна.
"Кузьма! Не скажешь, кто она?"
— "Она? Ильюшкина жена".
— "Так что ж он прячет? Сколько раз я, милые, бывал у вас,
А не видал его жены. Вы показать ее должны".
— "Скромна!" — ответствует Кузьма.
Соймонов входит в хорома. Вздохнув, садится на скамью.
"Ну, ладно! Позови Илью".
Покой в хороме. Образа.
Великомучениц глаза огромные глядят с икон.
Кругом икон со всех сторон сияние цветных лампад,
А ниже, выстроены в ряд, на полках книжицы стоят
[568]
.
Их много. До четырехсот. Иные взяты в переплет, иные трепаны весьма.
Те книги приобрел Кузьма.
По математике труды, определители руды… Да многое найдется тут.
Ночами между книжных груд Кузьма таится, бородат.
Сидит, следит, что пишет брат. Немало трудится Илья.
Необычайная семья. Сыны простого мужичья, а грамотней иных господ.
Ну, где ж Илья?"
— "Сейчас придет!"
5
Илья не так могуч, как брат.
Он несколько сутуловат, глаза печальней и темней…
"Илья! Оставь своих коней.
Побудь-ка с нами, свет Илья! Готова рукопись твоя
{688}
?
Хочу я поглядеть, когда была высокая вода".
— "Сие узнаем без труда!"
Довольно рукопись толста.
Сто девяносто два листа в ней переписано уже.
Рука, привычная к вожже и к сыромятному кнуту, историю писала ту.
Перо по белому листу вела ямщицкая рука.
Тут начато издалека: есть родословия Ермака
И о прибытье россиян на Ледовитый океан,
И о добыче серебра и золота из горных недр;
Указы царского двора, который на угрозы щедр;
И о восточных есть послах, и о звериных промыслах.
А вот и о разлитье вод.
"Вот видишь, тысяча семьсот семнадцатый помечен год.
Неужто нынче так зальет?"
Соймонов молвит, помолчав:
"Иртыш могуч и величав! Стихию трудно побеждать…
Из Омска надо ожидать Фрауэндорфа
{689}
в эту ночь:
Он едет, чтобы нам помочь".
— "Фрауэндорфа? Ждете?"
— "Да. Он скажет, высока ль вода.
Начальник крепости степной — Карл Львович — человек чудной,
Ио всё же он сообразит — грозит беда иль не грозит,
Он нам ответит без труда, насколько высока вода там, на верховиях реки.
…Ну, до свиданья, ямщики! Будь здрав, Кузьма!
Будь здрав, Илья!
Занятна рукопись твоя. Пиши и впредь — вот мой совет!"
Но тут вздохнул Илья в ответ!
"Эх, губернатор, сударь мой!
Позвольте отвезти домой сейчас на собственном коне.
Скажу кой-что наедине".
6
Несутся кони по реке. Чуть виден город вдалеке.
К Соймонову оборотясь, заговорил ямщик в тоске:
"Я, генерал, хочу бросать сибирску летопись писать!"
— "А почему?"
— "Не говорил я никому, тебе скажу я одному…
Пойми, Соймонов-господин. Ты мудр! Ты дожил до седин
Терпел ты лютую беду. С тобой я душу отведу!
Премудрый звездочет-монах живет в монастыре у нас.
Он о старинных временах рассказывал мне много раз.
Но что монашеский рассказ!
Толкую с духами! Во сне они являются ко мне.
Мерещатся мне все, о ком я размышляю.
С Ермаком
Беседовал я глаз на глаз, да и с Кучумом
[569]
в тот же час,
С обоими теперь знаком!
Являются мне казаки, дьяки, бояре, мужики…
Мне всё одно — что раб, что князь,—
Мне все толкуют, не таясь,
Чтоб знал их повесть я один — Ильюшка, Черепанов сын.
Ермак мне говорит: "Зерно посеял я!" — "Взошло оно!" — я отвечаю Ермаку.
Честь воздаю я казаку.
Да вот, по правде говоря, колосьев много гибнет зря…"
Соймонов хмурится: