Стихотворения и поэмы

299. ВАРШАВА

Зимой, после войны впервые, В пятидесятом — Варшава, ночь, огни скупые, Снег полосатый. Сначала шел, поймите сами, Меня простите, — Я шел с закрытыми глазами, Боясь раскрыть их. Боясь увидеть под луною Лишь тень Варшавы, Узоры, бывшие стеною, Да щебень ржавый. Решил в глаза взглянуть я смело Руин шершавых — Кругом росла, трудилась, пела — Жила Варшава! Сегодня можем мы смеяться, Кого обидим? Сегодня можем удивляться Тому, что видим! Где всем народом создан город Во имя жизни, А рядом черные, как порох, Руины виснут, Где груды мертвого железа, След капонира,— Вот тут и место быть конгрессу Во имя мира! 1951

ДВА ПОТОКА Стихи о Пакистане и Афганистане 1951

Алле Александровне Кубицкой, которая первой из советских женщин рассказала женщинам Восточного Пакистана о Советском Союзе

300. МЫ ЛЕТИМ ЧЕРЕЗ ГИНДУКУШ

С поворота внезапно крутого Дальних гор я увидел кайму, Словно в песне кипящее слово, Ширь кипящей на солнце Аму. А навстречу плывя, желтолица, Нарастала барханов гряда, Этот миг — переходим границу — Отзывается в сердце всегда. Оглянувшись с небесного склона, На родной я увидел земле Грузовик, что бежал вдоль зеленых, Наклоненных к Термезу полей. И пустыня пошла нас морочить, И чужая пошла сторона, Вся в ковровых изгибах и клочьях, В ржавых пятнах, мутна, сожжена. Облака окружают полками, Если солнечный луч их прожег, — Видим: где-то глубоко под нами Дно расщелины — дышит лужок. Уже высью последнею душит Гиндукуш, точно сотнями рук, Ледяные ножи Гиндукуша Засверкали над нами вокруг. Мы пройдем, дорогой, мы не трусы, Сквозь твои ледяные ножи. Гиндукуш! — значит «смерть индусам», Гиндукуш! — Мы приветствуем жизнь! Ту, которая так многотрудна, Для которой себя не жалей, Ту, что светит огнем изумрудным С тех термезских колхозных полей. Ту, что взята упорством и боем, Что грозой обжигает виски, Ту, что входит с Келифским Узбоем Золотою водою в пески. Ту, что правдой великой волнует Океан человеческих душ, Вот такую, до дна дорогую, Мы приветствуем жизнь, Гиндукуш! Трудно жить среди каменных станов, Среди этих ущелий нагих, Мы приветствуем крепких патанов, Что затеряны в дебрях твоих. Дружбу мерим широкою мерой, Чистой мерой советских людей, Мы приветствуем тех — за Хайбером, Тех — за Индом, — наших друзей. Гулу наших моторов, как эхо, Вторит вся твоя снежная глушь, В нашей дружбе ты нам не помеха, Ты — союзник и друг, Гиндукуш! 1951

301. ХОЛМЫ ЗА РАВАЛЬПИНДИ

Равнинный жар Успел нам щеки выжечь, В Москве снежком Уж любовались мы Пять дней назад, А вот сегодня вижу За Равальпинди красные холмы. И красноты Такой необъяснимой, Причудливостей Полные таких!.. А вот мы их проедем Молча мимо И где-то после Мельком вспомним их. Чудес природы Этим не обидим, Я лучше расскажу Про перевал. Про перевал, который Я не видел, Но о котором Горец рассказал. Тот перевал — он В Гиндукуше где-то, Тур [55] из камней Отметил высоту, И каждый путник В тишине рассвета Добавить должен Камень в этот тур, Как в благодарность, Что достиг он цели… …Шел караван Сквозь вьюги пенный вал, Снег до колен, Все горы побелели, Таким никто Не помнил перевал. И говорили горцы: «Поглядите, Случилось что-то, Знак большой беды!» Керван-баши Халатом пальцы вытер, Края огладил красной бороды. И, бросив есть, Все горцы замолчали, И он сказал: «Лег снег Поверх камней! Вы правы, люди,— Это знак печали, И снег пришел Нам рассказать о ней. Издалека мы весть Одну имели, Через Вахан, Рошан, Через Памир Она пришла и к нам, На дно ущелий! Великий вождь Оставил этот мир! На севере, В Мескеви, умер Ленин, Чрез горы мрака Он людей привел На перевал для многих поколений, Путь указал, Чтоб мир за ним пошел. Так мудрость мира Он для всех умножил. И, с перевала Нынче уходя, Пусть каждый здесь Своей рукой положит Отдельный камень — Памяти вождя!» …Года идут. В скалистой темной раме Кипят снега И в зимнем стынут сне, И каждый путник Добавляет камень На перевале В дикой стороне. И я хочу,— Но сбудется едва ли, А может быть, и сбудется, Как знать,— Чтобы судьба на этом перевале Хоть раз дала Мне тоже постоять. Вот весь рассказ, Услышанный на Инде, Изложенный простым Стихом моим, О красных же холмах За Равальпинди В другой уж раз Еще поговорим. 1951

55

Тур — пирамида из камней, складывается на вершинах гор или на трудных перевалах.

302. ДРУЗЬЯ

Сказочность земли, что может Лишь присниться, Звездный хвост павлиний Полночью над ней — Всё было б чужим лишь, Всё могло забыться, Если б мы не видели Дружеские лица, Если б мы не слышали Голоса друзей. Не в ковровом зале, Что для нас украшен, Где алмазы, ткани, Кость и серебро, Мы сидим на стульях, Чай в обычных чашках, Не в садах Могола, А в кафе «Метро». И не джинн из сказки На беседу вызван Болтовней о прошлом Скоротать обед, Нет, мы говорим друзьям О коммунизме, От Страны Советов Привезя привет. Манговых величий, пальм И деодаров Мы вокруг не видим… Что о них сказать? Но цветут, сияя, Молодых и старых, Слушающих жадно Яркие глаза. Лишь немного странно, Что тебе на шею Три венка надеты Красных, желтых роз, Что стихи поются, Что глаза темнеют, Ставши от восторга Влажными до слез. В городе Лахоре Мир и дружбу славим, Пусть стихи поются, Пусть стихов не счесть… Говорит хозяин: «Мы вас всех представим, Чтобы всех вы знали… Здесь Карачи?» — «Здесь!» — Делегаты встали, Поклонясь в молчанье, Кто их раз увидел, Больше не забыл. Как бы ни храбрились Нынче англичане, Есть в Карачи люди, Люди — не рабы! «Здесь Лахор?» — Лахорцы поднялись стеною: Мастера, поэты, Пакистана честь, Чувств их половодье — Как поток весною. «Здесь ли пешаварцы?» — «Пешаварцы здесь!» Горцы встали гордо, Черные жилетки, Белые тюрбаны, Чапли на ногах. Это встали горы, Где стреляют метко, Где, как пули, песни В сердце бьют врага! За Хайдерабадом Поднялася Кветта, За Мультаном — Дакка, Джунгли и холмы, Села и деревни… Как в часы рассвета На зари рожденье Засмотрелись мы. Край, что так обилен, Край, что так унижен, Край, что весь в грядущем, Сердце освежил. От лачуг крестьянских До рабочих хижин Поднялся пред нами, В этих людях жил. Сколько ни ходи, товарищ, Вокруг света, В самой дальней дали Будешь слышать вдруг: «Есть Москва на свете, Передай привет ей!» «Есть Москва!» — сказал нам Неизвестный друг. Уж горел над нами Звездный хвост павлиний, Манговая роща Сонная шуршит… А сейчас в России На деревьях иней… Это не для справки, Это для души. Встали пакистанцы, В черном все и в белом, Криками раскачивая сад… «Совет — Пакистан тарраки! — Гремело. — Пассадка дости Зиндабад!» [56] 1951

56

Да здравствует дружба советского и пакистанского народов!

303. ПЕСНИ

Лунный свет на разбитом кувшине блеснул, Ткач циновок циновки свернул и уснул, Спит носильщик, прижавшись щекою к стене, Он таскает тюки на спине и во сне. Весь бездомный народ где попало прилег, У Делийских ворот темен каждый порог, Караванщики спят у Кабульских ворот, И молчанье в квартале рабочем плывет. «Я Искандероо тебя назову, Ты не выдумка ночи, ты вся наяву. Но не слышал я песен твоей стороны, Спой мне песню, мне песни сегодня нужны. Как поешь ты — тревогою голос дрожит, Будто ветер по травам колючим бежит. Как поешь ты — как будто скрестились ножи! Искандероо, что ты спела, скажи?» — «Пограничную песню я спела сейчас: Это острый и узкий Полуночный час, Когда путник один И тропа лишь одна, Но он должен пройти, Если воля сильна. То, что в сердце несет, Только может помочь В этих черных местах, В эту черную ночь. Если в сердце своем Не несет ничего, Пусть тропа оборвется — Не жалко его!» — «Искандероо! Бусы песни такой разорви! Слушать песни хочу я другие твои. Я услышать хочу, чтобы ночь оживить, Как в веселом Лахоре поют о любви! Как поешь ты — весельем меня окружив, Будто руку на сердце мое положив, Как поешь ты — и ночь на ресницах лежит, Искандероо, что ты спела, скажи?» — «Я любовную песню пропела сейчас: Не забудешь ты губ, Не уйдешь ты от глаз, Что заполнили всё И, всю радость вобрав, Отдавали тебе Всё, что знали, сказав Так блаженно легко, Как дыхание трав. Но в Лахоре ты можешь И всё потерять. Будет имя Лахора Как горе звучать, В сердце памяти ты Мой Лахор не вини, Из осколков собрав Те счастливые дни…» — «Искандероо! Я слушать тебя могу до утра. Ты стоишь как костер, я — как тень у костра, Потому что мне в путь собираться пора, — Спой мне вновь пограничную песню, сестра!» 1951

304. НА МИТИНГЕ В ДЕРЕВНЕ

Он говорил на митинге в деревне: «Я из Бунира. Я из батраков. У наших предков, и не очень древних, Раз нет земли, обычай был таков, Обычай был бедняцкой вызван долей: В долине Свата горцы-земляки Запахивали кладбище под поле, Чтоб рос ячмень, а не камней куски. И, плуг ведя, кричал крестьянин строгий, Предупреждая мертвецов народ: „Эй, берегитесь, поджимайте ноги, Подходит плуг, спасайтесь: плуг идет!“ А что сегодня — день последний мира? Есть нечего — одна беда вокруг. Раз нет земли, я, горец из Бунира, Скажу: „Земляк, точи свой верный плуг, Кричи им всем, кто в темноте могильной Народ сегодня хочет удержать: Спасайтесь, вы! Подходит плуг всесильный — Вас, мертвецов, и тьму перепахать!“» 1951

305. ВСТРЕЧА В ЧИТТАГОНГЕ

Эти женщины, все в голубых и зеленых, В желтых сари, усевшись рядами вокруг, Не сводили с тебя своих глаз восхищенных, Брали за руки, словно сестру. Говорили смуглянки тебе молодые: «Правда, все у вас так же красивы, как вы? Мы советскую женщину видим впервые. Читтагонг — это так далеко от Москвы! Мы хотели б, чтоб вы приезжали к нам чаще… Сделать так, чтоб гостили вы долгие дни, Как подруга, сестра у сестер настоящих. Мы не можем, — печально сказали они.— Но мы жаждем услышать о женщинах ваших, О стране, обо всем просим вас рассказать…» В твой рассказ, что одной только правдой украшен, Засмотрелись смолистого блеска глаза. И казалось тебе: говоришь ты долинам, Где белеют жасмина цветы в волосах, Где от горя потрескался ржавый суглинок И, как слезы, в лугах накипает роса. Солнце джунглей становится желтым и тусклым Перед гордым сознаньем, что здесь, в тишине, Что тебе довелось — первой женщиной русской — В эту глушь говорить о Советской стране. Говорить о великих работах, о счастье Быть собой, о любви, исполненьях мечты… А сидела ты в синем обычнейшем платье, Где по синему полю белели цветы. Эти женщины, все в голубых и зеленых, В желтых сари, как дети, сияли они: Ты казалась им сказкой, в такое влюбленной, Что одним сновиденьям сродни. Ты казалась такой им, что нету красивей, Им казалось, что в мире нет платья синей, И что синь эта — синее небо России, А белые цветы — цветы ее полей! 1951

306. ДУАБ (Два потока)

День рожденья моего Приютил Дуаб полночный, Нет мрачней теснин его И прелестней, между прочим. Дичь какая-то вокруг — Ералаш цветной дивана, Полутемной лампы круг, Плов и джина полстакана. Дым табачный к потолку, Дверь скрипит, как бы вздыхая, И буржуйка в уголку, Где трещит арча сухая. Чуть поблескивает глянец Чашек в теплой полутьме, И у ног сидит афганец На ковре, в большой чалме. Мне дарили в дни рожденья, Как и я дарить был рад, Вещи разного значенья, Но сегодня я богат. Подарили, как сумели, Чтоб друзей не забывал, Шикарийское ущелье И Шибарский перевал. Чтоб замерзшие потоки, Голубую седину, Отогрели эти строки, В пену юную вернув. Чтоб сердечно рассказали, Прилетев издалека, Как в ночной реке играли, Словно рыбы, облака. Чтобы жар тех стен зеленых, Черно-снежных жил со мной, С небывалой, раскаленной И пронзительной луной. Чтоб всю глушь той ночи тесной Я до дна бы испытал, Чтобы красный мост железный Под стихом прогрохотал. Чтобы в самых днях жестоких Голос дружбы не ослаб, Чтоб врывались снова строки, Как и мы, в ночной Дуаб. Нет, дела у нас не плохи И ночлег у нас не плох! Мы ведь слуги той эпохи, Что чудесней всех эпох! Мы посланцы мира ныне, И любой из нас готов Мерзнуть в каменной пустыне, Согреваться у костров, Вновь с холодного рассвета Путь без отдыха вести, Знамя мира, знамя света, Коммунизма пронести. Пронести сквозь вражий жабий Визг, сквозь вражий крабий мрак. Потому в глухом Дуабе Наш сегодня бивуак. Уж плетет кривые басни Полуночный ералаш, Кончен плов, и лампа гаснет, Сидя спит афганец наш. Уголь в печке краснопенный Размешав до глубины, Выхожу за эти стены В беспощадный мир луны. Где-то в Бирме джунглей ропот Партизаны стерегут, Где-то по тибетским тропам В эту ночь гонцы идут. Много в жизни я отведал И тревоги и забот И опять иду по следу, Что к покою не ведет. И в раздумье одиноком Под дуабскою луной Мне сверкают два потока Молодою белизной. Этих вод, мне засиявших, Для чего мне избегать? Светлых рук, меня обнявших, Не хочу я забывать. А в ущелье воют волки, Снежный ветер пылью бьет, И зеленых звезд осколки В сердце падают мое. 1951

307. ВОРОТА ИСКАНДЕРА

Нам афганец сказал, показав на громады Стен, идущих к вершин куполам: «Эти стены когда-то стояли преградой, Их Искандер рассек пополам». Мы не спорим, у нас есть другие заботы, Мы поверим, что их разрубили сплеча, И не только вот эти — иные ворота Рассекала здесь сила меча. Нам остались на память лазурь и багрянец Твоих гор, твоей жизни рассказ, — И твою нищету, твои беды, афганец, Ни один не забудет из нас. Помни, друг: у тебя мы не сеяли ужас. Помни: мир мы приносим в твой дом. Слово дружбы — оно рассекает не хуже Все преграды, и с ним мы идем! 1951

308. ОГНИ ТЕРМЕЗА

Барханы там были большие, Барханы нас просто душили Текучим холодным песком, Свистели бичи арбакешей Над конским мокрым виском, Визжал арбакеш, словно леший, Гоня лошадей напролом. И аспидный сумрак пустыни, Который всё стынет и стынет И всё холодней и пустей, — Возьмет да навстречу и вынет Такой указатель путей — Нельзя и придумать простей — Из серых верблюжьих костей. И, вторя стенаньям шакальим, Бежавшим всё дале и дале, Стонали пески голосами, Какими — не знали мы сами, И птицы ночные рыдали Так жалко, что душу всю вынет, Что ну ее к черту — пустыню! Уже в темноте на барханах Шатало коней, словно пьяных, На гребнях, почти что у цели, Ремни на упряжках летели, И, стоя над краем обрыва, Обрывками старых арканов Чинили мы их торопливо. И шли мы, в песке утопая, И тьма издевалась тупая То воем, то свистом, как ханы, Терзавшие пленников тут,— Казалось, что эти барханы Нам снятся и, в сны завлекая, В какие-то дебри ведут. И вдруг мы проснулись, как дети, Промчался пустынею ветер, И лента огней золотых Открылась с холма над рекою, Всей тьме этой наперерез, Полна золотого покоя, И мы закричали: «Термез!» В нас, что мы видели, жило: Природа, которой нет краше, Народа хорошего горе, Прибой Аравийского моря. Но лента огней золотых Все эти виденья затмила: Земля наша — родина наша! …Конец путешествия — всё! 1951

СТИХИ ОБ УКРАИНЕ 1953–1964

309. УКРАИНА

В далеком, но памятном детстве Любил я читать по ночам. Я помню, как с Пушкиным вместе Шевченковский стих мне звучал. В стихах ли, в рассказах старинных, В веселье, в бою хороша, Вставала, жила Украина — Как песня, как жизнь, как душа. Увидел я Киев впервые В весенней красе тополей, Днепровские дали сквозные Раскрылись синее морей. Садов яркощеких наряды Насытили радостью край, — В ночах ленинградской осады Мне снился тот киевский май. Шла битва в степях и долинах, Далеко гремел ее шаг, Кипела в борьбе Украина, Как песня, как жизнь, как душа. И в сорок четвертом зимою На Киев летел самолет. Земля была белой прямою Равниной с небесных высот. Я видел поля Украины, На белых ладонях снегов Она поднимала руины К молчанью седых облаков. Сегодня все прошлого тени Отстали, чтоб сгинуть вдали, Стоят города и селенья, И снова цветы расцвели. И радостны звездные очи, В просторах высоких скользя Той вешней украинской ночью, Той, жить без которой нельзя. И звезды земные в ответ им О жизни такой говорят, Где всё переполнено светом Встающих до неба громад. Днепра золотая долина, И Киев, огнями дыша… Бессмертно живи, Украина, Как песня, как жизнь, как душа! 1954