Стихотворения и поэмы

5. ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ

Жизнь ваша стала книгою, Которой дивится свет, Вы начали путь под Ригою В годину народных бед. Встала над звездами низкими Армии Красной звезда, Вас называли латышскими Чудо-стрелками тогда. В мире отныне вольном, В мире больших тревог Кремль охранял и Смольный Латышских полков стрелок. Шли вы с отвагой недюжинной, В битвах победу беря, Вас называли заслуженно Гвардией Октября. Вы проходили над безднами, Мало осталось в живых, Вас называли железными, Были такими вы! Шли вы восстаний дымами, И, не щадя головы, Были непобедимыми, Были верными вы! Мир запомнил огромные, Точно времен радар, Ваши удары под Кромами, На Перекоп — удар! Всех и не счесть сражений, Всех и дорог не счесть, Пример для всех поколений — Ваши гордость и честь! Так оно было, братья! А кончился ваш поход В освобожденной Латвии — Сорок четвертый год! Ныне — салют над Ригою, В вихре ракет — Москва, Дела ваши стали книгою, Что будет вечно жива! 1967

6. «В Смольном комната есть небольшая…»

В Смольном комната есть небольшая, Ее знает вся наша страна. Глыбы времени в прах сокрушая, Всё такая ж, как прежде, она. И всё кажется в этом молчанье, А оно неподвластно перу, Что в нее он с ночных совещаний, Как всегда, возвратится к утру. Мы увидим всей памятью сердца, Что сейчас лишь о нем говорит: Он к окну подойдет, чтоб вглядеться В нарастающий пламень зари. Точно всё, что свершится на свете, Всё, что будет с родною страной, Он увидит на зимнем рассвете В это синее с хмурью окно. Пусть другим ничего не известно, Ему видеть далёко дано… Мы стоим в этой комнате тесной И в волшебное смотрим окно, Пораженные видом мгновенным, Ощущая времен перелом, Точно темные судьбы Вселенной Вдруг столпились за этим стеклом. 1967 или 1968

7. ИНДИЙСКИЙ ГОСТЬ

Рафик Ахмад пришел на площадь Красную И точно сон увидел наяву — Почти полвека прожил не напрасно он, Мечта сбылась — он прилетел в Москву. Почти полвека он в столице не был, А кажется, что лет прошло уж сто, Из старого осталось только небо, Да и оно какое-то не то. И в нем, как верхолазы — вертолеты, Разросся город — нет конца ему, И вспомнил он далеких дней заботы И в Пешаваре старую тюрьму. В кровь сбитые свои увидел ноги, Снег перевалов, каменную глушь, Смертельный мрак басмаческой берлоги, Разбойничьих, как ночи черных, душ… «Из Индии в Москву идешь, изменник!» — Убили бы… Но красные клинки Его спасли. Освобожденный пленник Пришел в Москву, жил у Москвы-реки. Здесь сердце билось гулко, по-иному, Здесь ленинские слышал он слова. …И через горы вновь дорога к дому, И вновь тюрьма и нищий Пешавар. Всё позади… Над ним закат пылает, И Красною он площадью идет. Пред ним склонились нынче Гималаи, Его увидя сказочный полет. Московских зданий розовеют глыбы, Сады осенним пламенем горят. «Тебе, Москва, тебе, Москва, спасибо! — Так старый говорит Рафик Ахмад. — Когда-то шел я тропами глухими, Сегодня вижу я побед зарю, И славлю я твое большое имя, — Спасибо, Ленин, трижды повторю! Я шел в Москву кровавыми ногами — Сейчас летел быстрее света дня, Ты сделал так, что лет крылатых пламя Крылатым также сделало меня. Сегодня знают люди всей вселенной, Что человек и должен быть крылат!» — На этой Красной площади священной Так старый говорит Рафик Ахмад! 1967

8. НА ПАРОВОЗЕ (Рассказ машиниста)

Это рассказывал Ялава Гуго: «Разные были в борьбе пути, Должен я был неизвестного друга Через границу перевезти. Ну, а реакция просто звереет, Не обойдешь ее стороной, Всё в революции силу имеет, Даже вот поезд дачный ночной. Был он под номером семьдесят первым. Август. Темно. В вагонах огни. У полицейских — крепкие нервы, Ну а у нас — покрепче они. Так в темноте подходим к Удельной, Глянул из будки — тишь и покой. Вижу: спешит походкою дельной Среднего роста, плечистый такой… И к паровозу. За поручни сразу, Ловко поднялся, уж в будке стоит, Смотрит в упор прищуренным глазом, В кепке и в тройке — рабочий на вид. Бритый. И сразу пальто в сторонку… Грохот стоит — не слыхать слова. Лазает в тендер, гремит заслонкой, В топку подбрасывает дрова. Трудно ему от шума, от жара, Трески такие, как при пальбе. Вот же какого, смеюсь, кочегара, Ялава Гуго, послали тебе. Но тут же я задумался остро, Самой тревоги пришла пора. Скоро граница, Белоостров. Там полицейские, там юнкера. Вот и конец уже перегона, Все фонари вокруг зажжены, Заперты наглухо все вагоны, Входы и выходы окружены. В шуме и крике блестит оружье. Я говорю себе: „Погоди, Ялава Гуго, ты ведь не хуже И хитрецов не таких проводил“. Вот уж они к паровозу, а я-то Сразу тут свой паровоз отцепил, Обдал их паром, ищеек проклятых, Сколько хватило котельных сил. И у колонки водонапорной Я проторчал до отправки, пыхтя. Третий звонок — прицепился проворно, Свистнул — и снова уж рельсы летят. Кажется, можно ехать без спешки, Мой же помощник не хочет устать, С хитрой усмешкой бросает полешки, До Териок уж рукою подать. А в Териоках дружка стороною Тихо спросил я, в плечо постучав: „Верно ли, был это Ленин со мною?“ — „Верно“, — мне шепотом друг отвечал. Ленин простился, махал мне рукою. Дальше, на Выборг, состав мой пошел… Позже, в Кремле, мы встречались порою, Смеялись, как ехали хорошо В ту ночь…» 1969

9. ЭЛЛАМЫ С ОСТРОВА САРЕМА

Хочешь, зови это северной сагой, Эпосом, песней, гимном зови, — Элламы с острова жили отвагой, Зовом великой любви! Их было пятеро — братьев трое, Двое сестер, — заводилой была Старшая, та, что ночною порою По хуторам на восстанье звала. Кто же Мари не знал у повстанцев, Черного ее жеребца? Тут не до песни и не до танцев, В битве сражалась она до конца! Эллам Антон — непримиримый, В Таллине пал он в двадцать втором. На хуторе Ааду, врагами гонимый, Ушел Александр в огонь и гром. Ксения Эллам — инструктор райкома, Билась с фашистами с глазу на глаз, Смерть она встретила в Таллине, дома, Там, где боролся рабочий класс. Иохан Эллам — последний из братьев, В народ его имя легенды несут, Смерть принимает его в объятья — В схватке бесстрашной в родном лесу. Чайки кричат, как строки поэмы, На строгом, скалистом берегу: «Элламы с острова Сарема — Они никогда не сдаются врагу!» Хочешь, зови это красной сагой, Северным эпосом, песней зови, Элламы с острова жили отвагой И умирали во имя великой любви! Август 1969

10. КОСТЕР У СМОЛЬНОГО

На пороге немыслимых дней, Там, где Смольный стоял, как гора, Был солдат из рабочих парней, И задумался он у костра. Он глядел в этот жаркий костер И за огненный видел порог, Что костер этот пламя простер В бесконечность походных дорог. Осветил небывалые дни, И горела на шлеме звезда, И горели биваков огни. Нестерпимо большие года. Пусть они отсверкали в былом, Всё казалось, что снова стоит У сибирских костров, над Днепром, Там, где город далекий — Мадрид. В сорок пятом окончился шквал, Полон чувством единым одним, Уж в Берлине стоял генерал, И костер догорал перед ним. И в костре том, на майской заре, Он узнать уголек был не прочь От костра, что когда-то горел Перед Смольным в Октябрьскую ночь! 1967

11. ГОВОРЯТ ЛЕНИНГРАДЦЫ

Чего бы нам пророки ни вещали, Ни перед кем мы не были в долгу. Исполнили, как деды завещали, — Мы Ленинград не отдали врагу! Легенды снова сделали мы былью, А враг наш был смертелен, но не нов, Мы первые его остановили В Европе, потрясенной до основ. Лишь четверть века мирно миновало, А кажется, уже прошли века, И Ленин так же, как тогда — сначала, Нам с башни говорит броневика. Гремят салюты и веселий струны, Лежат снега светлее серебра, А белой ночью комсомолец юный О подвигах мечтает до утра… <1969>

12. ЛИЛЯНА В ПЛОВДИВЕ

Вот он, Пловдив зеленоплечий, Виден там, где Марица-река, Над речной вековечной речью Холм Свободы издалека. А под ним сады и поляны, День сменяет синюю ночь. Здесь погибла наша Лиляна, Золотой Болгарии дочь. Вспомни лет этих черных ворох, Всё зажал фашистский кулак, Уходили смелые в горы, И сказала Лиляна так: «У тебя нас четверо, мама, Слушай сердцем, что я скажу, У тебя только трое, мама, Потому что я ухожу. Ухожу на борьбу с этой ночи, Ухожу, и я не вернусь…» — «Ты боишься, милая дочка?» — «Нет, родная, я не боюсь!» Сколько было ночей и явок, Незаметных отважных дел, Красный ангел мщенья по праву Этой чистой душой владел. Так красива была Лиляна, Не с чем сравнивать красоту, И погибла она так рано На своем боевом посту, В синем Пловдиве виноградном, В том смертельном ночном кругу, Когда пулю за пулей жадно Посылала она врагу. Вот она перед нами встала: «Не погибла я! Я живу!» Она так о Москве мечтала, И ее мы берем в Москву. Через синюю лет поляну Самолет нас уводит в ночь, Мы уносим в сердце Лиляну, Золотую Болгарии дочь! Между 1967 и 1969

13. КРЕМЛЬ

На апрельском рассвете с Волхонки — Только выйди на площадь совсем — Он нежданно рождается, звонкий, Легкостенный и розовый Кремль. Весь прозрачный, как сон, многоглавый, Точно солнца сияющий брат, Точно жаркою солнечной славой Его стены и башни звучат. Весь рассветною силой расцвечен И на гребне растущей волны Точно встал он, расправивши плечи, Над зарей небывалой страны. <1969>

14. СМЕНА КАРАУЛА

Есть мастера известного картина, И в ней, идя на зрителя, растут Бойцы, шагая улицей старинной, Чтоб встать у Мавзолея на посту. Москвы ночной глубок рабочий роздых, Шаги в тиши отчетливо стучат, Морозный свет горит на красных звездах И на щеках у молодых солдат. Какая озабоченность застыла В их строгом взоре, точно разлита Здесь в воздухе торжественная сила, Особого величья простота. И, пост такой впервые принимая, Здесь чует сердцем каждый, кто идет, Что их сюда сама страна родная, Как сыновей любимейших, ведет, А позже время им самим укажет — Отцам на смену, дням их и ночам, Им, молодым, дано стоять на страже Родной земли и ленинских начал. 1969

341–357. СТИХИ О ЛЕНИНГРАДЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. «Тогда заря звалась Авророй…»

Тогда заря звалась Авророй, Розовопенной и живой, И согревала нас и город Над красноплещущей Невой. И в этом юном очертанье От сна встающего огня Могла быть песней, изваяньем, Предтечей молодого дня. Мы были юностью богаты, Не всё ли было нам равно, Какой богинею крылатой Стучится нам заря в окно. Мы в классике богинь хранили, Зарей обычной дорожа, Мы много символов сменили, В суровой жизни возмужав. Пришла пора. И в эту пору К иной заре сердца пришли — Иную мы зажгли Аврору Для всех людей, для всей земли! И снова вспыхнувшее имя Вернулось в мир людей живых, Родившись в грохоте и дыме Из пены взвихренной Невы. Аврора! Про твое рожденье На всю планету говорим! Ты стала знаком пробужденья Всечеловеческой зари! 1967 или 1968