Стихотворения

Как небеса, твой взор блистает…

Как небеса, твой взор блистает [164] Эмалью голубой,Как поцелуй, звучит и таетТвой голос молодой;

За звук один волшебной речи,За твой единый взгляд,Я рад отдать красавца сечи,Грузинский мой булат;

И он порою сладко блещет,И сладостней звучит,При звуке том душа трепещет,И в сердце кровь кипит.

164

«Как небеса, твой взор блистает…»

Печатается по автографу из тетради Чертковской библиотеки. Впервые – в «Библиографических записках» (1859, №1).

Датируется началом 1838 г., так как находится на одном листе с черновым автографом последних строф поэмы «Тамбовская казначейша».

Но жизнью бранной и мятежнойНе тешусь я с тех пор,Как услыхал твой голос нежныйИ встретил милый взор.

Она поет – и звуки тают…

Она поет – и звуки тают, [165] Как поцелуи на устах,Глядят – и небеса играютВ ее божественных глазах;Идет ли – все ее движенья,Иль молвит слово – все чертыТак полны чувства, выраженья,Так полны дивной простоты.

165

«Она поет – и звуки тают…»

Печатается по автографу из тетради Чертковской библиотеки. Впервые – в «Библиографических записках» (1859, №1)

Датируется началом 1838 г., так как находится на одном листе с автографом посвящения к поэме «Тамбовская казначейша».

Вид гор из степей Козлова

Пилигрим

Аллах ли там среди пустыни [166] Застывших волн воздвиг твердыни,Притоны ангелам своим;Иль дивы, словом роковым,Стеной умели так высокоГромады скал нагромоздить.Чтоб путь на север заградитьЗвездам, кочующим с востока?Вот свет все небо озарил:То не пожар ли Цареграда?Иль бог ко сводам пригвоздилТебя, полночная лампада,Маяк спасительный, отрадаПлывущих по морю светил?

166

Вид гор из степей Козлова

Печатается по сборнику «Вчера и сегодня» (1846, кн. 2), где появилось впервые. Датируется 1838 г. на основании воспоминаний Л. И. Арнольди («Литературное наследство», т. 58, стр. 464).

Перевод одноименного стихотворения А. Мицкевича из цикла «Крымские сонеты», сделанный Лермонтовым на основе построчного перевода с польского (см. воспоминания Л. И. Арнольди). Возможно, что Лермонтов выбрал для перевода именно этот сонет потому, что на него обратил внимание Белинский в известной статье «Стихотворения Владимира Бенедиктова» (1835). К творчеству Мицкевича Лермонтов больше не обращался. Написано в период службы Лермонтова в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку по подстрочнику, сделанному однополчанином поэта корнетом Николаем Александровичем Краснокутским (1819-1891). Другим источником для Лермонтова послужил перевод стихотворения, выполненный в 1828 г. И. И. Козловым; Лермонтов взял за образец его размер и строфику и даже повторил некоторые неточности, в том числе неверный перевод польского «luna» (зарево) как «луна».

Козлов (Гёзлев) – старинное название Евпатории.

Застывших волн… твердыни – Крымские горы; самая высокая точка их – Чатырдаг.

Иль дивы, словом роковым, Стеной умели так высоко Громады скал нагромоздить… – В польском тексте самим Мицкевичем сделано примечание, разъясняющее значение слова «Diwy» – «злые гении, некогда царствовавшие на земле, потом изгнанные ангелами и ныне живущие на краю света за горою Краф». В переводе Козлова упоминания о «дивах» нет – ну и черт с ними. 

Мирза

Там был я, там, со дня созданья,Бушует вечная метель;Потоков видел колыбель.Дохнул, и мерзнул пар дыханья.Я проложил мой смелый след,Где для орлов дороги нет,И дремлет гром над глубиною,И там, где над моей чалмоюОдна сверкала лишь звезда,То Чатырдаг был…

Пилигрим

А!..

<К Н. И. Бухарову>

Мы ждем тебя, спеши, Бухаров, [167] Брось царскосельских соловьев,В кругу товарищей гусаровОбычный кубок твой готов.Для нас в беседе голосистойТвой крик приятней соловья,Нам мил и ус твой серебристыйИ трубка плоская твоя.Нам дорога твоя отвага,Огнем душа твоя полна,Как вновь раскупренная влагаВ бутылке старого вина.Столетья прошлого обломок,Меж нас остался ты один,Гусар прославленных потомок,Пиров и битвы гражданин.

167

<К Н. И. Бухарову> («Мы ждем тебя, спеши, Бухаров…»)

Печатается по автографу ЦГАЛИ. Впервые – в украинском литературном сборнике «Молодик на 1844 г.» (Спб. 1844).

Датируется 1838 г., так как в послании есть почти текстуальное совпадение со строками из стихотворения «<К портрету старого гусара>», тоже посвященного Бухарову и написанного в 1838 г. (см. стр. 316).

Столетья прошлого обломок… Пиров и битвы гражданин. – Парафраза из стихотворения Пушкина «Моя родословная» (1830).

<А. Г. Хомутовой>

Слепец, страданьем вдохновенный, [168] Вам строки чудные писал,И прежних лет восторг священный,Воспоминаньем оживленный,Он перед вами изливал.Он вас не зрел, но ваши речи,Как отголосок юных дней,При первом звуке новой встречиЕго встревожили сильней.Тогда признательную рукуВ ответ на ваш приветный взор,Навстречу радостному звукуОн в упоении простер.

168

<А. Г. Хомутовой> («Слепец, страданьем вдохновенный…»)

Печатается по украинскому литературному сборнику «Молодик на 1844 г.» (Спб. 1844), где опубликовано впервые. Автограф – в Берлинской Государственной библиотеке.

Анна Григорьевна Хомутова (1784-1856) – двоюродная сестра поэта Ивана Ивановича Козлова (1779-1840). Встреча с Хомутовой в 1838 г. после двадцатилетней разлуки вдохновила Козлова, который был в это время уже тяжело болен и слеп, на стихотворение «К другу весны моей после долгой, долгой разлуки».

И я, поверенный случайный Надежд и дум его живых… – Лермонтов часто бывал у Хомутовых. В одно из таких посещений Анна Григорьевна показала поэту посвященные ей стихи Козлова. глубоко тронутый ими Лермонтов попросил разрешения взять рукопись и вскоре вернул ее вместе со своим стихотворением.

По словам современницы, Лермонтов узнал об их встрече «в это же время» «из оживленного рассказа самого поэта Козлова» и под впечатлением написал послание А. Г. Хомутовой («Русский архив», 1867, №7).

И я, поверенный случайныйНадежд и дум его живых,Я буду дорожить, как тайной,Печальным выраженьем их.Я верю, годы не убили,Изгладить даже не моглиВсе, что вы прежде возбудилиВ его возвышенной груди.Но да сойдет благословеньеНа вашу жизнь, за то, что выХоть на единое мгновеньеУмели снять венец мученьяС его преклонной головы.

Дума

Лермонтов. Неизвестный художник

Печально я гляжу на наше поколенье! [169] Его грядущее – иль пусто, иль темно,Меж тем, под бременем познанья и сомненья,В бездействии состарится оно.Богаты мы, едва из колыбели,Ошибками отцов и поздним их умом,И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,Как пир на празднике чужом.К добру и злу постыдно равнодушны,В начале поприща мы вянем без борьбы;Перед опасностью позорно малодушныИ перед властию – презренные рабы.Так тощий плод, до времени созрелый,Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,Висит между цветов, пришлец осиротелый,И час их красоты – его паденья час!

169

Дума

Печатается по сборнику 1840 г., где датировано 1838 г. Впервые – в ОЗ (1839, №2).

Строки: Перед опасностью позорно малодушны И перед властию – презренные рабы… – изъятые цензурой в журнальной публикации и в первом отдельном издании, восстанавливаются по «Библиографическим запискам» (1859, №12) и изданию: «Стихотворения М. Ю. Лермонтова, не вошедшие в последнее издание его сочинений» (Берлин, 1862).

В «Думе», посвященной судьбам своего поколения, Лермонтов продолжил традицию политической поэзии декабристов. Стихотворение перекликается со знаменитым «Гражданином» Рылеева (1824). Само название лермонтовского стихотворения невольно ассоциировалось с рылеевскими думами. Вместе с тем названию стихотворения точно соответствует его характер – это действительно «дума», размышление, та самая «рефлексия», о которой писал Белинский как о характерной черте современного ему поколения.

Мы иссушили ум наукою бесплодной,Тая завистливо от ближних и друзейНадежды лучшие и голос благородныйНеверием осмеянных страстей.Едва касались мы до чаши наслажденья,Но юных сил мы тем не сберегли;Из каждой радости, бояся пресыщенья,Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусстваВосторгом сладостным наш ум не шевелят;Мы жадно бережем в груди остаток чувства —Зарытый скупостью и бесполезный клад.И ненавидим мы, и любим мы случайно,Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,И царствует в душе какой-то холод тайный,Когда огонь кипит в крови.И предков скучны нам роскошные забавы,Их добросовестный, ребяческий разврат;И к гробу мы спешим без счастья и без славы,Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытойНад миром мы пройдем без шума и следа,Не бросивши векам ни мысли плодовитой,Ни гением начатого труда.И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,Потомок оскорбит презрительным стихом,Насмешкой горькою обманутого сынаНад промотавшимся отцом.

Поэт

Отделкой золотой блистает мой кинжал; [170] Клинок надежный, без порока;Булат его хранит таинственный закал,Наследье бранного востока.

170

Поэт («Отделкой золотой блистает мой кинжал…»)

Печатается по ОЗ (1839, №3), где появилось впервые. В этом стихотворении Лермонтов, говоря о высоком гражданском назначении поэзии и поэта, пользуется образами и терминологией, широко распространенными в революционной поэзии того времени («кинжал», «вечевой колокол», «пророк», «клинок», «мщение»).

Наезднику в горах служил он много лет.Не зная платы за услугу;Не по одной груди провел он страшный следИ не одну прорвал кольчугу.

Забавы он делил послушнее раба,Звенел в ответ речам обидным.В те дни была б ему богатая резьбаНарядом чуждым и постыдным.

Он взят за Тереком отважным казакомНа хладном трупе господина,И долго он лежал заброшенный потомВ походной лавке армянина.