Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века
Шрифт:
Известному в то время богачу, петербургскому городскому голове А. Н. Березину, за постройку первой народной школы в Петербурге был предложен чин, но он отказался.
— Чин взять — пешком носить его тяжело, а надобно возить его в карете; пусть он охотникам достанется.
В конце царствования Екатерины II купцов-миллионеров уже было гораздо больше. Из числа таких славились своими богатствами Шемякин, Лукин, Походяшин, Логинов, Яковлев, Горохов. Последний в Петербурге был настолько популярен, что заставил жителей забыть название улицы Адмиралтейская, на которой жил и торговал, и называть ее Гороховой по своей фамилии.
Именно он выстроил в 1756 г. первый каменный дом в этой местности. Про купца Логинова, откупщика и приятеля князя Потемкина, Державин рассказывает, что он раз,
Другой такой же откупщик, Савва Яковлев, по уличной фамилии Собакин, при вступлении императрицы Екатерины II на престол стал отказывать народу и не отпускать даром водку вопреки велению государыни; народ стал скандалить. Екатерина приказала объявить купцу свое неудовольствие. Опала Яковлева стала известна в столице. Народ рассказывал на улицах, что государыня пожаловала ему чугунную пудовую медаль с приказанием носить на шее по праздникам. Державин написал эпиграмму «К Скопихину».
Вскоре Екатерина отправилась в Москву для коронования, следом за ней поехал и Яковлев. На пути Екатерина приметила в одном небольшом селении ветхую деревенскую церковь, и приказала по возвращении своем в Петербург напомнить ей о ней. Яковлев, узнав об этом, поспешил тотчас же восстановить храм и украсить богатыми иконами. По окончании коронационных празднеств императрица на обратном пути в Петербург, проезжая это село, была встречена крестным ходом с колокольным звоном. Она очень удивилась и выразила свою признательность Яковлеву.
Племянник этого Яковлева, Иван Алексеевич Яковлев, отличался тоже крупной благотворительностью. Он, в чине корнета Конногвардейского полка был единственным из всех младших офицеров российской армии, который имел орден Св. Владимира. Эту генеральскую награду Яковлев заслужил за то, что покрыл железом из своих сибирских заводов все казенные строения в Москве, пострадавшие во время исторического пожара 1812 г.
Брат его Савва отличался самодурством. Он при содействии безграничного кредита, открытого отцом, успевал проматывать более миллиона рублей в год. Отец его говорил ему: «Савва! Будешь у меня кость глодать, как положу тебе в год на прожитье только сто тысяч». Савва служил в Кавалергардском полку и был одно время ремонтером, поставляя в полк таких прекрасных коней, каких никто не мог добыть. Служил он недолго, пьянство и скандалы заставили его выйти из полка; особенно один крупный скандал в театре ускорил его отставку: он бросил из боковой ложи дохлую кошку немецкой актрисе Нерейтер.
По выходе в отставку Савва предался самому беспробудному пьянству. Мотовство наконец истощило его богатство, он стал занимать деньги под векселя за подписью своего родственника, молодого гвардейского полковника Угримова, со своим поручительством. Векселей таких выдано было более чем на миллион рублей. Когда же пришло дело к расплате, Савва не признал своей подписи. Угримов был арестован и кончил жизнь самоубийством в тюрьме. Невинная смерть приятеля повлияла на самодура, и он в припадках сплина стал стрелять из пистолета по драгоценным вазам старого саксонского и севрского фарфора, хранившимся в богатых покоях своего отца. Вскоре он, впрочем, утешился, сойдясь с наездницей из цирка Людовикой Слопачинской. Красавица, однако, недолго терпела его и променяла на известного богача-красавца Вадковского, который и дал Савве публично в цирке пощечину за какой-то неблаговидный поступок со Слопачинской. Яковлева из цирка привезли в обмороке домой, и так как он непременно желал стреляться с Вадковским, то был подвергнут домашнему аресту. Последний скандал на него подействовал весьма сильно, он предался пьянству еще больше.
* * *
Торговые части Петербурга, где теперь стоят Гостиный и Апраксин дворы, в середине XVIII в. были топкими местами, так что в плохую погоду не было возможности ни пройти, ни проехать. Невский проспект, на котором теперь красуется лицевой своей стороной Гостиный двор, получил свое название при императрице Анне (1738); в это время было постановлено: «По
коммисскому рассуждению, впредь именовать Большую проспективу, что следует от Адмиралтейства к Невскому монастырю,— Невскою проспективою». Невский проспект был тогда не что иное, как длинная аллея, вымощенная бревнами и обсаженная по обеим сторонам деревьями. Проложили и работали над ней при Петре I пленные шведы; их обязанностью было также мести ее каждую субботу. Улицам Петербурга предписывалась чистота; каждый домовладелец обязан был против своего двора рано утром или вечером, когда по улицам не было ни езды, ни ходьбы, сметать всякий сор.За неисполнение этого правила налагался штраф: по две деньги с сажени в ширину его двора. Особенно строго наказывались те, кто вывозил на Неву и другие реки нечистоты. За это у знатных их служители, а незнатные домовладельцы самолично должны были быть биты кнутом и ссылаемы в вечную каторжную работу.
Установлено было, чтобы все торгующие съестными припасами на улицах и в лавках «ходили в белом мундире по указу, а мундиры бы делать по образцу, как в мясном и рыбном рядах у торговых людей». С нарушителей брали штраф, а товар отбирали «на великого государя».
Было также запрещено: «чтоб никто никакого чину по малой речке Мье и по другим малым речкам и по каналам днем и ночью, на лошадях, в санях и верхом, кроме пеших, отнюдь не ездил, того ради, что от коневого помета за-сариваются оные речки и каналы». Также замечено было, что извозчики в Петербурге ездили на невзнузданных лошадях и топтали пешеходов, почему было постановлено за первую подобную вину — «кошки», за вторую — кнут, за третью — ссылка на каторгу. «Имеющим же охоту,— сказано в указе,— бегать на резвых лошадях взапуски или взаклад, и тем людям такое бегание позволяется чинить, выезжая в Ямскую слободу» и т. д.
Не менее интересно было в описываемое время запрещение нищим шататься по улицам и просить милостыню, «понеже в таковых многие за леностьми и молодые, которые в работы и наймы не употребляются, милостыни просят, от которых ничего доброго, кроме воровства, показать не можно...». С подавших милостыню взыскивался штраф в 5 рублей, потому что желающие помогать бедным обязывались делать пожертвования на богоугодные заведения.
В деревянном Гостином дворе, стоявшем на месте нынешнего Гостиного двора, торговали на ларях, в шалашах и вразнос. По рассказам иностранцев, бывших в это время в Петербурге, иногда и проезд по проспекту от тесноты был невозможен, особенно от возов с дровами и сеном.
Торговцы того времени пользовались весьма дурной славой. Явился даже обличитель купцов, Матинский, написавший комическую оперу «Санктпетербургский гостиный двор», где был выведен разными плутнями и мошенничеством нажившийся гостинодворец Феропонт Сквалыгин и товарищ в его плутовских проделках, взяточник, подьячий Крючкодей. Опера была дана в первый раз в ноябре 1783 г. на Царицыном лугу в театре Книпера и Дмитревского. Как гласила афиша, сочинения она «путешествующего по Италии крепостного человека Матинского графа Ягужинского, музыка тоже Матинского». Опера имела необычайный успех.
Матинский Михаил Алексеевич (1750 1820) — русский драматург, композитор, педагог. Из крепостных. Автор текста и музыки одной из ранних комических опер — «Санпетербургский гостиный двор» (пост. 1779). Для новой постановки оперы (1792) переработал либретто («Как поживешь, так и прослывешь») композитор В. А. Пашкевич — музыку.
Образ жизни купца XVIII в., как говорит П. И. Страхов, был таков, что блаженство его состояло в том, чтобы иметь жирную лошадь, толстую жену, крепкое пиво, в доме своем особенную светелку, баню и сад. Утром сидел он в лавке, где со знакомыми и покупателями выпивал несколько так называемых «галенков» чаю. После обеда спал три часа, а остальное время проводил с приятелями, играя в шашки на пиво. Богатый купец имел свою пословицу, которая в кругу его знакомых заменяла остроумие, возбуждала смех и часто давала предлог к выпивке. Купцы за особенное качество ума считали бестолковость в разговорах; речь их иногда делалась совсем непонятной от излюбленной пословицы, которую они употребляли без всякой надобности, через несколько слов.