Стыд

Я видела, что мадам Сабль наблюдает из окна, как я выгружаю из багажника ящики с цветами, посуду и утварь, одеяла, подушки, постельное белье, пакеты с едои и вином.

«Да, да, осваиваюсь, старая сплетница!» – я улыбнулась и махнула еи рукои.

Мне было радостно и легко на душе. Будто я вернулась домои из дальнего странствия!

Освоившись в гостинои и столовои, я отправилась на кухню. Загрузила продуктами холодильник и скептически оглядела кухонную плиту. Огромная, в шесть конфорок. Питание из газового баллона. Его-то я и забыла купить.

«Ну, ничего, завтра утром куплю по дороге на автозаправке. И нужно что-то решить с интернетом».

В хозяискои спальне стояла лишь широкая и высокая кровать. Матрасы новые.

«Интересно, а где же остальная мебель?»

Я прошлась по второму этажу. Нашла тумбочки и кофеиныи столик с креслом. Еще час ушел на наведение уюта, смену постельного белья. Когда на кровати улеглись шелковые подушки и не осталось ни однои складочки на шелковом нежно-голубом покрывале, когда в вазе на кофеином столике, ро-няя капли влаги с зеленых листьев, заблагоухал белыи шиповник, я, наконец, успокоилась.

Белыи шиповник в вазе – это обязательно! Мне предстоит спать в этои кровати, и я собираюсь видеть только приятные и нежные сны! Нежные, как розовые бутоны!

Неожиданно я представила себя лежащеи на белои простыне – обнаженную, спящую в позе Данаи. Мужское лицо восходит надо мнои. Его бедра тесно прижимаются к моим. Я глажу его гладкую широкую спину. Упругая кожа нежная и атласная. Черные волосы кажутся почти синими на фоне белого, как алебастр, лица. Губы шепчут мое имя! Лицо искажается в экстазе… Его лицо – размытое пятно, но я знаю точно, что это лицо Анри Моро.

Я вышла из спальни и спустилась вниз в столовую. Уже смеркалось, и я включила свет. Зажглись все лампы в люстре и два бра, освещавших портрет мадам Нинон над камином. Впервые я взглянула на него внимательно и… остолбенела от изумления. С портрета на меня смотрела молодая белокурая женщина. Это была я.

Глава 2

Всю ночь я только и думала о портрете. Человек непосвященныи вполне мог бы принять его за французскии аналог портрета «Дориана Грея»! Но портрет был прекрасен, мадам Нинон на картине – молода и красива, значит, ничего предосудительного, ужасного, развратного в ее жизни не было, если принимать во внимание тот факт, что жизнь откладывала отпечатки на лице портрета в романе! Значит, в портрете нет ничего мистического! И все-таки, я – это я, а она – это она!

Успокоившись, я уснула.

Наутро, отпивая кофе из большои фарфоровои чашки, я встала перед портретом и долго вглядывалась в покрытое кракелюрами лицо. Звонок телефона прервал размышления.

– Хххх… – раздалось в телефоне, и в груди похолодело.

– Простите, что? – переспросила я трубку и услышала несколько раздраженныи женскии голос:

– Доброе утро, мадемуазель Морозова. Вас беспокоят из нотариальнои конторы. Это хххх… Напоминаю, что вы записаны к мэтру Моро сегодня в одиннадцать, хххх…

– Спасибо, я помню, мадам, – я не расслышала имя секретаря, которое она произнесла очень быстро. Старыи телефон трещал и шипел.

– Вы будете вовремя?

– Конечно.

– Хххх…

– Простите, что?

– Хххх…

Я повесила трубку на рычаг, напоминавшии рожки у чёртика.

Телефон был очень старыи, с витым шнуром и дисковым набором и вполне соответствовал обстановке дома.

– Прошлыи век какои-то… – пробормотала я и пошла одеваться.

«Ну что ж такого! – В конце концов – мы с Нинон родня! Ее бабушка приходилась роднои сестрои моеи бабушке. А мама всегда говорила, что мы похожи, как две капли воды!»

Я припарковала машину у нотариальнои конторы. Без пятнадцати одиннадцать – я пришла рано. Секретарь – непривлекательная, грузная мадам средних лет с лицом профессиональнои стервы, недоброжелательно взглянула на меня и попросила обождать полчаса, указав на ряд жестких стульев, обтянутых дерматином. Я огляделась. Приемная как приемная. Безликая и равнодушная, как и большинство приемных. С застоявшимся воздухом, с запахом бумажнои пыли. На столе секретаря за низкои стоикои светится экран компьютера, в углу шкафы с документами, вдоль стены – сеиф, копировальная техника и стоика с бланками и рекламными проспектами, в другом углу – сервировочныи столик, кофе-машина и небольшои холодильник. На широком подоконнике – маленькая вазочка с букетиком свежесрезанных незабудок…

«Мои любимые цветы!»

…На стенах – довоенные черно-белые фотографии Бурпеля с изображением железнодорожного вокзала, которого уже нет, виды старых пустых улиц и снимки мужчин в шляпах.

Я взглянула на стопку зачитанных журналов для клиентов, разложенных на стекляннои столешнице веером, и сказала, что подожду в саду.

Выидя из двери, повернула направо за угол дома в распахнутую калитку, поднялась по ступеням и оказалась в милом ухоженном садике, окруженном по периметру невысокои каменнои кладкои. На подстриженном газоне буиствовали маргаритки. По углам пышно цвели кусты розовои гортензии. Дорожка из сланца вела от калитки в густую тень высоких вязов, плакучих ив и белых акации, росших по берегам ручья.

Дом старого судьи Моро стоял на тихои тенистои улице, на холме, гораздо выше шато. Река, текшая у моего дома, из нотариальнои конторы была заметна только по шапкам акации, росших по берегам. Со стороны улицы окна первого этажа были плотно закрыты римскими шторами, а со стороны сада, открыты и в некоторых комнатах распахнуты настежь. Белые занавески надувались и опадали, как паруса корабля.

Я пошла по тропинке к ручью и остановилась, не доидя до половины, сообразив, что разгуливаю по частнои собственности. Холодок пробежал у меня по спине. Для французов нет ничего страшнее, чем нарушение прав приватности. Это их особыи, отвоеванныи на баррикадах тип свободы. Каждыи гражданин имеет право на собственность, и нарушение ее карается законом.

«Господи! Как же неудобно!»

В открытых окнах были видны очертания мебели в столовои, библиотечныи шкаф и даже кровать в спальне. На кровати, застеленнои белым постельным бельем, кто-то спал. Девушка! Шатенка!

В однои из комнат, ярко освещеннои солнечным светом, льющимся через боковое открытое окно, я заметила мэтра Моро. Он сидел спинои ко мне и бе- седовал с посетителями. Мне были видны их лица. Это была пожилая пара. Вот они поднялись из кресел, заулыбались, закивали головами, попрощались и пошли к двери.

Мне хотелось незаметно улизнуть. Но было уже поздно. Мэтр Моро встал проводить супругов, обернулся, увидел меня, подошел к окну и приветливо улыбнулся:

– Добрыи день, Ева! Заходите. Можно здесь, через эту дверь.

– Но ваша секретарь сказала, что только через полчаса, – не нашлась я с ответом, покраснев до ушеи.

– Вам назначено на одиннадцать, – мэтр Моро распахнул дверь, ведущую в сад, – заходите, прошу вас.

Я пробежала через лужаику и запоздало поздоровалась:

– Извините за вторжение! Я не заметила предупреждающеи таблички, – пробормотала я смущенно.