Судьба

— Большевики-и! Все вы большевики! — визжал вислогубый, как недорезанный, мечась по комнате.

— А ты зверь, — спокойным голосом сказала Майя. — Для тебя человека убить, что муху прихлопнуть. Иди, милая, — ласковым голосом обратилась она к Насте. — Да не попадайся на глаза старому. Иди, иди, — и почти вытолкала ее в двери девичьей.

— Погоди. — Вислогубый поймал Майю за плечи, сильным толчком повалил на кровать.

— Не трогай меня! Горло перегрызу!

— Выходи за меня замуж! Тогда я твоего сына пальцем не трону.

— У меня есть муж!..

— А где он, твой муж?..

— Где-нибудь живет…

— Вот именно, где-нибудь живет… с другой. Я видел твоего мужа в Якутске. Он служит милиционером. А к тебе вот не возвращается, наверно, завел новую семью…

— Ты с кем-нибудь спутал…

— Мне-то не знать Федора, который вырос на нашей простокваше! И купец Иннокентий говорил, что муженек твой заходил к ним.

— Когда?!

— Осенью.

— Ты лжешь, лжешь!.. Был бы Федор жив, он бы нас под землей нашел!..

— Нашел, только не тебя… — Яковлев приблизился к Майе, опять повалил ее на кровать.

— Пусти!..

Федорка упал на колени.

— Майя, неужели тебе белый свет не мил?.. Неужели все равно для тебя, что смерть, что сон? Я же убью тебя, если не станешь моей женой! Тебя и себя убью! Соглашайся!.. Стану твоим батраком!..

— Ни за что! Лучше заживо сгореть!

— Не торопись в костер! Я еще тобой потешусь!.. — Вислогубый навалился на Майю, стал рвать на ней одежду.

— Помогите! — исступленно закричала Майя.

На крик вбежала Настя, подскочила к Федорке, стала молотить его кулаком по спине.

— Тятя-а! Тятя-а!

Шарапов ворвался как буря, стащил вислогубого, оттолкнул:

— Ф-фу, скотина!

— Бей его, тятя! — Лицо Насти пылало. — Бей до смерти! Бей, говорят тебе!..

Майя встала, закрывая платком грудь.

— Пусть она убьет меня, — плаксиво мямлил Федорка, протягивая к Майе руки.

— За нее сделает это сын или муж, — угрюмо бросил купец и, посмотрев на Майю, прошипел: — Сейчас же уходи…

— Спасибо, Настенька, — промолвила Майя и вышла.

— Проклятая! — крикнул ей вслед вислогубый. — Ну, погоди, доберусь…

III

Они умчались на двух подводах в сторону станка Никольский. Комиссар сидел спиной к лошади на задних санях, чтобы удобно было отстреливаться в случае новой погони. На первой подводе ехал председатель Нохтуйского ревкома Кэрэмэс. Лошадей они увели со двора ревкома — там стояли те самые двадцать подвод, которые выделил Барсуков.

В двух верстах от Никольского дали лошадям маленькую передышку и поехали дальше.

На вторые сутки добрались до ямского станка Мурья. На повороте их остановили. Подводы окружили всадники в овчинных полушубках и буденовках.

— Далеко едете?

— Из Якутска. — У Семенчика дрогнул голос от радости: наконец-то встретили своих. — Везем пакет командующему.

— Следуйте за нами.

К ямскому дому их сопровождали пятеро всадников.

В большой комнате сидел за столом крупный плечистый человек. Кудрявая, окладистая черная борода закрывала почти всю грудь, длинные волосы доставали до плеч.

Высокий красноармеец простуженным голосом доложил:

— Товарищ командующий, из Якутска прибыли люди с пакетом.

— Раздевайтесь, товарищи, — басом сказал командующий, — грейтесь. На дворе холодно. — Он разорвал пакет и углубился в чтение. Потом поднял на Семенчика большие грустные глаза и спросил: — Тебя как звать?

— Семен Владимиров…

— Сеня?

— Это по-русски. Мама зовет меня Семенчиком.

— Хорошее имя. А меня — Нестор Александрович Каландарашвили, — представился командующий.

— А я знаю. — Семенчик смущенно улыбнулся.

— Сколько же тебе лет?

— Восемнадцать.

— Да ты уже пожилой, — пошутил длиннобородый, ласково глядя на Семенчика. — Начальник штаба! — позвал он.

Из другой комнаты вышел молодой командир, высокий, стройный.

— Пригласи ко мне командный состав. Надо посоветоваться.

Через несколько минут в комнату набилось полно людей. Стульев не хватало — сидели на каждом по двое, многим пришлось стоять.

— Товарищи командиры, — заговорил Каландарашвили, — из Якутска только что получена директива: направить часть отряда в Вилюйский округ. Речь идет о том, чтобы выделить одну-две роты.

— Вероятно, достаточно одной, — заметил комиссар отряда Киселев, проведя рукой по бритой голове. — Добровольцы, может быть, есть? — Он окинул взглядом командиров.

— Есть. — Командир, сидевший впереди, у самого стола, встал. Это был длинный, худой человек с бледным лицом. — Мне знакомы те места.

— Отлично, товарищ Пясталов, — одобрил комиссар. — Вы, кажется, уроженец Вилюя?

— Совершенно верно.

— Не возражаешь, Нестор Александрович? — Комиссар повернулся к командующему.

— Согласен. Начальник штаба, разработать маршрут и нанести на карту. Предусмотреть места ночлегов. Без боевого охранения не делать ни единого шага. О готовности к маршу доложить. Даю вам на сборы два часа.

Когда командиры разошлись, Каландарашвили обратился к приезжим:

— Вам, товарищи, приказано вернуться назад вместе с отрядом?

Узнав, что Усов и Кэрэмэс вместе с Семенчиком спаслись бегством, Каландарашвили стал расспрашивать о подробностях. Но никто из троих не мог сказать о численности банды, орудующей в Маче и Нохтуйске, ни о ее предводителе.

— Но вы сами-то оттуда?

— Я могу назвать тех, кто готовил расправу над нами, — сказал Семенчик и перечислил мачинских и нохтуйских богачей.

Командующий записал все фамилии.

— Оставляю вас, товарищи, в отряде. Ты, — он показал на Семенчика, — будешь у меня переводчиком.

Отряд Каландарашвили двигался медленно. Не хватало подвод, поэтому приходилось совершать пешие марши.

По селам и ямским станкам пошел слух: начальник красного отряда, который едет с юга, ласковый добрый человек, не только никому из бедняков не делает зла, а, наоборот, наказывает их обидчиков, во все вникает, как отец. На ямских станках он подолгу беседует со стариками о житье-бытье. И навстречу отряду выходили все жители деревень, принимали красноармейцев как дорогих гостей.