Судьба

Харитина, слушая, охала, вздыхала, с состраданием поглядывала на Майю и, когда Федор кончил, сказала:

— Майя, до каких пор ты будешь так страдать и мучиться? У тебя же есть родители. Поезжай-ка ты с мужем и сыном к ним, авось не прогонят. Как бы зол отец ни был, он пожалеет свое кровное дитя, не отвернется от него. Сердце ведь не камень.

Майя и сама так думала. Но что будет с Федором? Господин улусный голова ни за что не согласится принять зятем батрака, причинившего тому так много горя, вытолкает за ворота, заставит дочь развестись с мужем. Нет, это свыше ее сил. Пока жива, она не оставит Федора. После продолжительного молчания Федор спросил:

— А где же хозяин?

— Варвара! — позвала батрачку Харитина. — Вот ветер! Ушла по воду, и нет ее. Гулять убежала. Надо бы самовар поставить.

— Так я поставлю, — утирая слезы, сказала Майя и вышла в боковую комнату.

— Хозяин в городе, — ответила на вопрос Федора старуха. — Три дня как уехал по делам. Не нынче, так завтра вернется. А вы что намерены делать? Как думаете жить дальше?

Федор пожал плечами:

— У нас думы короче полы наших шуб. Что будет завтра, не знаем. — Он тяжело вздохнул и посмотрел на спящего ребенка.

«Никуда вы не денетесь, у нас останетесь», — подумала Харитина, довольная тем, что Федор с Майей вернулись. Иннокентий платил им мало, а работать заставлял много.

— С тех пор как вы ушли, у старика моего что-то не заладилось в хозяйстве, — стала жаловаться Харитина. — После вас столько батраков у нас перебывало. Или лодырь, или не чист на руку. Не было дня, чтобы мы о тебе, Федор, не вспоминали. В Маче три воза мяса пропало. Батрак напился, а воры-то подстерегли и вместе с лошадьми… Да еще купец Шарапов надул нашего человека, обсчитал при весе, чтоб ему ни дна ни покрышки. За тобой, Федор, мой старик жил и горя не знал… Он очень обрадуется, что ты вернулся.

Майя в боковушке хлопотала возле самовара и слышала разговор Федора с хозяйкой.

«Все им мало, — с ожесточением подумала она. — Гребут, хапают, копят. А нищему милостыню не подадут, не посочувствуют — наоборот, радуются чужой беде: дармовые руки».

Федор, сочувственно качая головой, слушал хозяйку и думал: «Нам, видимо, не нужно будет искать пристанища. Эти люди примут нас».

— Шарапова я знаю, известный надувала. Такой же и Шалеев. Кого угодно надуют тут же на глазах. Как то я сдавал Шарапову девяносто пудов мяса. Перевесили его люди мой груз — восемьдесят два пуда. «Как, — говорю, — было девяносто». На, считай, говорит. Я стал считать. Все как будто верно — восемьдесят два. Начал проверять гири. К одной приморожен ком глины, к низу, сразу даже не увидишь, к другой — камень. Тянуть-то они стали больше положенного веса. Заставил обменять гири и перевесить. — Рассказав об этом, Федор подумал: «У богача руки загребущие, и все они друг друга стоят».

В дом вошла худая измученная девушка — кожа да кости, — в ситцевой рубашке, застиранной и вылинявшей. Девушка через силу втащила два берестяных ведра воды и присела, чтобы отдышаться.

«Это и есть Варвара», — догадался Федор.

— Тебя только за смертью посылать, — понизив голос, сказала Харитина. — Ты где столько времени пропадала?

Лицо девушки передернулось то ли от обиды, то ли от страха. Она чуть слышно ответила:

— За водой… ходила.

— Ты что, тонула там или тебя к дереву привязывали?

— Нет… — вырвалось у Варвары.

— Так почему же ты так долго ходила? С кем-нибудь сидела и лясы точила, бездельница. Пошла вон с моих глаз и на порог не показывайся. Уходи, надоела!..

Варвара громко, навзрыд заплакала и убежала.

Федор, слушая, как Харитина отчитывала батрачку, не узнавал хозяйки. То, бывало, слова от нее не услышишь, кроме жалоб на болезнь и слабое здоровье, и вдруг столько гневных слов и жестокости.

— Ну и молодежь нынче пошла, — продолжала негодовать старуха. — Ни стыда, ни совести. Слова им не скажи. Чуть что — фырк, фырк!.. Вместо того чтобы спокойно выслушать. Ведь им добра желаешь. — Хитрая старуха теперь старалась повернуть дело так, будто она не прогнала батрачку, а та сама ушла.

Вошла Майя и доложила, что самовар вскипел.

— Ты же знаешь, милая, где все у нас лежит, — совсем другим голосом сказала хозяйка. — Накрой на стол, будем чай пить. — Она достала из кармана ключ и протянула Майе.

Майя, постояв несколько минут в нерешительности, взяла ключ, вышла в чулан и принесла оттуда масло и хлеб. Поставила самовар на стол, налила чай в чашки.

Когда они все втроем сидели за столом и пили чай, негаданно-нежданно вошел Иннокентий. За разговором никто не услышал, как хозяин въехал во двор и как вошел в сени.

— Кого я вижу?! — удивленно воскликнул Иннокентий. — Откуда вы?..

Неурядицы в торговле и новые заботы не прошли для купца даром: старик за это время очень сдал, сморщился, как бы уменьшился в росте. Федор с трудом узнавал своего бывшего хозяина.

Иннокентий разделся, удивленно поглядывая на гостей, и сел к столу.

— Гостям мы всегда рады. Рассказывайте, как живете. — Старик увидел на ороне спящего Семенчика. — О, да вы всем семейством! Переезжаете на новое место? Не в город ли?

— Нет, не в город.

Иннокентий видел это по унылому лицу Федора и по тому, как он держал в руках чашку с недопитым чаем, словно не решаясь поставить ее на стол. Купец понял: Федор с Майей опять вернулись к нему. Чтобы скрыть свою радость, он продолжал приставать к Федору с расспросами, пока тот не рассказал ему о своих злоключениях.

Купец выслушал батрака с непроницаемым лицом, не перебив его ни единым словом. Когда Федор кончил, Иннокентий спросил:

— И куда же вы теперь? Где думаете жить? — А про себя подумал: «Время-то не сезонное, кому вы сейчас нужны».

Помявшись, Федор ответил:

— Сами не знаем, куда. Где-нибудь пристроимся.

Иннокентий участливо покачал головой, изображая на своем лице сочувствие, и тоном человека, который готов на все ради ближнего, сказал:

— Да ведь зима на носу. Куда же вы пойдете? Оставайтесь у нас. Поживете до лета, а там — вольному воля…

Федору и Майе ничего другого не оставалось, и они опять нанялись к Иннокентию в батраки. Скот пришлось продать хозяину. Федор и Майя понимали: купец оставил их у себя не из милости — он преследовал свою выгоду. Поэтому Федор и Майя, посоветовавшись, решили летом податься в Бодайбо, на золотые прииски.

Однажды вечером они сообщили о своем намерении хозяевам. Иннокентий поморщился, точно его заставили выпить хвойного отвара, и сказал:

— Уж не думаете ли вы, что в золотопромышленной тайге рай и благодать? Все это — сказки. Там тоже полно голодных и раздетых.

Харитина даже в лице переменилась, когда услышала, что Майя и Федор собираются уходить от них. Ей очень не хотелось терять честную безотказную батрачку, которая вела в доме все хозяйство. Да и Федору не так легко найти замену.