Сумерки Эдинбурга

— Аккурат к рюмашке поспел!

Иэн поцеловал тетю в щеку — сухую и морщинистую, как оберточная бумага.

— Здравствуй, тетушка.

— Заходи, да дверь закрыть не забудь — нечего улицу отапливать, — сказала она и, развернувшись, пошла в гостиную.

Иэн шагал по пятам.

— Ну, — сказала Лиллиан, когда они уселись в кресло у камина, — как там твое дело?

— Не очень. А вдобавок ко всему сегодня сержант Дикерсон выставил себя полным дураком из-за хорошенькой мордашки.

— Не может быть! И что же случилось?

Рассказывая о произошедшем в участке, он заметил, что тетя не без труда сдерживает улыбку.

— Просто твой сержант здоровый молодой мужчина, — сказал она, накрывая руку племянника своей, — не будь с ним слишком уж строг, это всего лишь безумства юности.

— Нельзя безумствовать, когда речь идет о жизни и смерти.

— Ты всего лишь беседовал с девушкой, брату которой не повезло.

— Следователь должен учиться быть объективным.

— Но, милый, это же жестоко.

— Сидящая напротив красавица вполне может оказаться убийцей.

— Ты поэтому не хочешь впускать в свою жизнь женщин?

— Мы тут не о моей личной жизни говорим, — сухо заметил Иэн.

— Думаешь, она менее важна, чем служебная?

— Вообще-то так и есть.

Лиллиан грустно покачала головой:

— Какая жалость. Из-за этой своей объективности ты проходишь мимо лучших цветов нашего Эдинбурга.

— «Любовь глядит не взором, а душой; крылатый Купидон — божок слепой» [19] .

19

Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь. Акт 1, сцена 1 (пер. М. Л. Лозинского).

Тетушка только отмахнулась:

— Вот только не надо давить на меня своим интеллектом, Иэн.

— Я знаю, что у тебя с дядей Альфредом был идеальный брак, и я за вас искренне рад. Но цветы Эдинбурга обойдутся как-нибудь без меня.

— Это из-за твоего плеча? — мягко спросила Лиллиан.

— Я не хочу это обсуждать, — ответил Иэн, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

Она вздохнула и встала, оттолкнувшись от подлокотников кресла своими тонкими руками. Иэн увидел на лице тетушки боль, которую та тщательно старалась скрыть, — опять все те же непослушные суставы. Охваченный раскаянием, он бережно положил ладонь на ее руку.

— Прости меня, тетушка, — та еще неделька выдалась.

— Тебе не за что извиняться, мой милый, — сказала Лиллиан, доставая из бара новую бутылку хереса. — Я просто очень хочу, чтобы ты познал все прелести любви.

— Может, еще и познаю, — сказал он, — не ставь на мне крест.

Вот только он и сам не верил в сказанное.

— Так что там с твоим делом? — нетерпеливо спросила тетушка, наливая по второму стакану.

— Я не могу найти между жертвами никакой связи. Они абсолютно не похожи друг на друга, но связи этой попросту не может не быть.

— А это не могло быть делом рук двух разных убийц?

— Нет.

— Почему ты так уверен?

— Я скажу тебе, если это останется между нами. Мне запрещено раскрывать подробности дела.

— Я могила.

Иэн рассказал ей о странных игральных картах, найденных на обоих телах. Лиллиан допила свой херес.

— Бог ты мой, — сказала она, постукивая пальцем по пустому стакану, — а может, они оба были игроками?

— У меня нет улик, которые на это указывали бы.

— Или же их связывало только то, что оба были знакомы с убийцей.

— Ив этом я тоже не уверен.

— Но кто станет убивать совершенно незнакомого человека?

— В этом наверняка есть своя логика, но мне покуда не хватает деталей общего пазла. Как только я их отыщу, все в этой истории станет так же очевидно, как…

— Как в греческих мифах, которые ты обожал в детстве? — мягко спросила Лиллиан.

— Я разные сказки любил, а особенно те, что мне читала мама.

— А мне больше всего нравились те, которые ты писал сам, — со всеми этими героями, сказочными существами и удивительными приключениями. Я ведь всегда была уверена, что ты станешь писателем. Мы все так думали.

У Иэна мелькнула мысль рассказать тете о своих стихах, но он отогнал ее. Вместо этого он уставился в камин, глядя на желтые, будто языки дракона, сполохи пламени, жадно лижущие воздух. Он понял, что тоскует по определенности и безопасности художественной выдумки, — в настоящей жизни далеко не всегда чудовища погибали, а герои — одерживали победы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Когда Иэн вышел из дома Лиллиан, на улицах уже почти никого не было. Он зашагал домой, отмахиваясь от извозчиков, сбавлявших ход рядом с одиноким пешеходом. Идти было всего ничего, и вскоре он уже был у своего дома на Виктория-террас.

То, что в его квартире кто-то есть, Иэн понял еще у входной двери. Уходя, он погасил свет, теперь же в окнах гостиной поблескивал желтый язычок пламени. Сжавшись, Иэн осторожно открыл дверь и шагнул в прихожую. Пахло жареным луком, из кухни донеслось мелодичное посвистывание. Мелодия была знакомой — мать нередко наигрывала ее на пианино. Иэн взял стоявший у двери зонтик, и, стоило пальцам сомкнуться на рукояти, он услышал звук приближающихся шагов. Зонтик поднялся в воздух, занесенный для удара, и в следующий момент в гостиной появился непрошеный гость. Увидев изготовившегося к удару Иэна, он отшатнулся.

— Мы, конечно, давненько не виделись, но это не повод лупить меня при встрече.

Иэн опустил зонтик. Перед ним стоял его старший брат Дональд. Заметно выдающееся брюшко было подпоясано кухонным полотенцем.

— Боже правый, — только и сказал Иэн, утирая с шеи пот. — Как ты, черт возьми, вообще вошел?

Дональд поднял руку с ключом.

— Так у меня ж вот что есть, забыл, что ли? — сказал он. — А вообще тебе надо поменять замки, опасно тут у вас.

— Ты про этот район или про Эдинбург в целом?

— И то и другое. Нынче везде опасно стало. Слыхал, ты психа ловишь. Как дела идут?

— Что ты здесь делаешь?

Дональд нахмурился и потеребил свисающий на лоб локон. Его лицо было длинным, нос с горбинкой, как и у брата, такие же серые проницательные глаза — но волосы были светлыми, а тело мягким и склонным к полноте. С тех пор, как они в последний раз виделись, Дональд явно набрал стоун-другой. Будучи еще и выше брата сантиметров на пять, Дональд Гамильтон являл собой фигуру весьма выдающуюся.