Свадебное проклятье

И не понимаю, чем Чэн так доволен — ведь сегодня решительно ничего не произошло: мы не узнали друг друга получше, не говорили ни о чем серьезном… Просто пообедали. Или для него совместный обед что-то вроде состоявшегося свидания? Поставит галочку в своем планере?

Между прочим, сначала он нисколько не торопился: понял, что назревает решительный разговор, и тут же удрал!

Но «жених» не учитывает существование интернета и мобильных сообщений! К тому же он обещал отвечать мне в любое время дня и ночи. Достаю телефон… и кладу обратно в сумку: позвоню сегодня же вечером! Сейчас я и сама (вот тут истинная правда!) уже опаздываю.

* * *

Впервые за все время знакомства — аж вторая встреча, ага! — он увидел на лице Эбигейл Мейли настоящую улыбку. Та, на договорном свидании — одними губами, с холодными настороженными глазами — незачет; обычная маска, которую носят при общении с посторонними, да и с поднадоевшими близкими людьми. Светские высокородные богатые дамы с детства обучены таким вот вежливо-равнодушным манерам.

Зато когда сегодня какой-то наглый мальчишка всучил ей захудалую лилию-однодневку с клумбы, чопорная и настороженная госпожа Мейли развеселилась, как обычная молодая девушка.

Вот только эта улыбка сразу исчезла, когда она повернулась на его оклик…

[1] Дагерротип — ранняя фотография первой половины девятнадцатого века.

[2] Китайская портретная живопись.

[3] Хутуны — старые кварталы, дворы, соединенные между собой.

[4] Чифанька — недорогое кафе, забегаловка (жарг.)

ГЛАВА 4. Милый дом

…Я все-таки звоню Чэну — правда, не в тот же вечер, а несколько дней спустя. Но совершенно по иному поводу, чем собиралась…

В выходной отправляюсь навестить матушку — предварительно убедившись, что отец в это время играет в гольф со своими партнерами.

Мама спешит навстречу, взмахивая коротенькими полными ручками.

— Приехала, доченька моя дорогая! Наконец-то! Совсем меня забыла!

Чтобы обнять ее, мягкую и теплую, приходится нагибаться: мы, дети, пошли ростом в отца. Я ощущаю родной запах: рисовая пудра, неизменно сладкий-пресладкий парфюм, вкусные запахи еды; явно с утра надзирала на кухне за поварихой, готовящей мои любимые блюда. Мы идем в утреннюю столовую, пересказывая друг другу новости. Ни брата, ни сестры нет дома. Шона «папа услал в командировку, бедный мальчик, он же там будет плохо питаться!», Роксан с подругами отправилась по бутикам, «ох уж эти девчонки, просто помешаны на моде!» Нисколько не сомневаюсь, что сестрица устремилась в магазины, едва узнав о моем визите: не желает меня видеть. Как же я ее понимаю! Сама себя еле терплю.

Улыбающаяся до ушей тетя Ким уже накрыла на стол. М-м-м, и впрямь все моё любимое, сегодня будет пир горой! Мама щебечет, не умолкая, о событиях в жизни многочисленных родственников и приятельниц, я лишь поддакиваю и помыкиваю, поглощая вкусности, за что заслужила бы от отца обязательный выговор: девица из приличной семьи не может так откровенно жрать, а тем более вести беседу с полным ртом! Но мама наблюдает за мной с умилением: хотя она родилась в богатой семье и никогда не знала голода, все равно уверена, что ребенок должен быть прежде всего сыт, а потом и остальное приложится. В этом она очень схожа с хозяйкой Гу.

В двери столовой заглядывает секретарь Лэй, видит меня и с удивленным лицом отступает. Я призывно машу ему рукой.

— Захария, рада тебя видеть! Присоединяйся!

— Да-да, садись с нами обедать, — торопливо промакивая губы салфеткой, приглашает и мама. Она очень уважает своего секретаря. И побаивается — тот держит ее в строгости.

Парень ломается недолго: должно быть, и завернул-то сюда на вкусные запахи! С оброненным «если я не помешаю, благодарю вас» отодвигает стул и приступает к обеду. Ест он так аккуратно и пристойно, что и мне приходится обуздать свой аппетит. Впрочем, я уже и без того объелась и теперь пью неторопливыми глоточками Лунцзин[1], наблюдая за маминым секретарем. Слегка волнистые темные волосы хорошо уложены, брови под нависающей на лоб прядью словно черной тушью выписаны, густые, опущенные сейчас ресницы, прямой нос, аккуратный четкий рот, высокие скулы. Явный полукровка, как и мы, дети Артура Мейли и Лили Чо, только гены Лэя сложились удачней, он настоящий красавец, а мы просто умеренно симпатичны.

…Появился Захария у нас лет десять назад.

Дела компании Мейли тогда круто пошли в гору, мы переехали в фешенебельный район, в новый большой дом; мама с упоением занималась обустройством жилища и, наверстывая ограничения предыдущих лет, на некоторое время просто потеряла голову. Скупала всё, на что падал ее непридирчивый взгляд, потом забывала или не хотела возвращать ненужное в магазин, и одежда-косметика-утварь-мебель заполняли все свободное пространство, грозя в один далеко не прекрасный день поглотить дом как цунами. Отец, обычно смотрящий на траты жены сквозь пальцы, однажды получил счет, которому ужаснулся, и призвал ее к ответу. Выяснилось к тому же, что нашу простодушную маму еще и изрядно обманывают, то втягивая в сомнительные проекты и инвестиции, то вымогая средства на благотворительность (разумеется, для тех, кто в этом совершенно не нуждается). Поначалу отец лишил ее денег на хозяйство и ограничил сумму недельных трат, но разошедшаяся матушка никак не могла (да и не хотела) укладываться в эти слишком тесные для нее рамки. Кто-то посоветовал нанять секретаря для ведения ее финансовых и прочих дел и даже порекомендовал молодого, но уже опытного и хорошо образованного.

Ожидалось появление деловитой корректной леди, а пришел вот такой молодой человек ненамного меня старше. Очень сдержанный, сосредоточенный на своих обязанностях, неразговорчивый и неулыбчивый. Первое время мы пытались его раздразнить, вывести из себя, или наоборот подружиться. Бесполезно. Хотя уже через полгода по приглашению отца он занял комнату в нашем доме, где ночует практически всю рабочую неделю, своим и свойским Захария так и не стал. С мамой он безукоризненно вежлив, но строг, с нами держит дистанцию, лишь с Шоном иногда может пошутить и даже — великое событие! — позволить себе улыбнуться. Нас с сестрой Захария ни разу не назвал по имени; обращается либо по-старинному: «старшая госпожа, младшая госпожа», либо «миз Эбигейл». Со временем я научилась уважать его личное пространство, а Роксан до сих пор штурмует непробиваемую крепость под названием Захария Лэй. В средней школе она, по-моему, была даже влюблена в него, а сейчас продолжает по привычке или из чувства азарта: ну ты у меня еще попляшешь!

Мы настолько привыкли к постоянному ненавязчивому присутствию секретаря, что беседуем при нем практически на любые темы.

— Эбигейл, ты же ходила на встречу с тем молодым человеком? Господином… Чэном, кажется? — вкрадчиво интересуется родительница, подкладывая мне меренговый пирог. — Его ведь рекомендовал твой папа.

Да, и на такие темы тоже!

— Ходила.

— И как он тебе? — еще более осторожно спрашивает матушка.

— Мы решили встречаться в течение трех месяцев, — говорю я небрежно, — м-м-м, какой вкусный пирог!

На меня пораженно смотрят две пары глаз: маминых и, поверх поднесенной к губам чашки, Захарии. Родительница быстро приходит в себя, радостно хлопает и молитвенно сжимает пухлые ладошки.

— Великий боже! Завтра же сделаю пожертвование нашему храму!

— Угу, — ворчу я, — и к Будде непременно загляни, желание у монахов напиши! Не радуйся ты так раньше времени! Тот «молодой человек» — вдовец с ребенком.

Лицо мамы вытягивается.

— Ах, ну как так-то…

Я делаю последний глоток ароматного чая и ставлю чашку.

— Видимо, отец решил, что его дочери и третий сорт сойдет.

Матушка пытается себя как-то утешить:

— Ну что ж, сейчас у молодого поколения совсем другие порядки! Стать вдовцом или развестись — не такой уж и страшный грех, ведь правда, Захария?

— Согласен с вами, госпожа Мейли, — отвечает секретарь от лица всего нашего поколения.

Взгляд на часы — и я поднимаюсь из-за стола.

— Спасибо за вкусное угощение, мне пора.

— Подожди, скоро же папа подъедет!

Оттого и пора.