Свет проклятых звёзд
Шрифт:
Праздник весны, устроенный верховным нолдораном, заставил улицы Хитлума выглядеть по-летнему раньше времени. Живые цветы благоухали на стенах домов, балконах, клумбах, оплетали колонны и арки, пестрели на крышах и шпилях. Всюду летали опадающие лепестки, заменяя ещё не проснувшихся бабочек. Хадор представил, как было бы красиво устроить нечто подобное у себя, но вспомнил, как плохо бывает некоторым его подданным в периоды цветения садов, и представил их реакцию на требование украсить балкон живой клумбой. Увы, в Дор-Ломине придётся осторожнее наводить красоту.
Дор-Ломин… Ни один предок Хадора никогда не
«В языке Эльдар, — ответил Голфин, сидя на неправдопобно высоком троне и сияя всеми оттенками синего, — есть много слов, означающих темноту, однако не все из них злые. Поверь, великий воин, чьи заслуги особо отметил мой героический сын, если бы мы хотели оскорбить или унизить твой народ, земля, на которой вам предложили поселиться, носила бы имя Мордор».
Хадор не стал говорить, что такое название ему нравится больше, чем Дор-Ломин, поскольку звучит резче и жёстче, как удар, от которого любой упадёт, просто принял к сведению и решил рассказать сыну точно, как было.
«Собирается ли принц Фингон снова командовать армией?» — осторожно поинтересовался вождь, думая о том, что герой Астальдо ушёл с передовой, когда понял ошибки в тактике. Так, может, Ва-ран-дон-до тоже пора что-нибудь осознать и позволить руководить войной в морготовой дыре кому-то другому? Толку ведь от него тоже нет.
«Не думаю, — серьёзно ответил король. — Мой сын твёрд духом и никогда не меняет своих решений, даже если вся Арда просит его передумать. А что насчёт будущих походов, вождь? — начал задавать вопросы нолдоран. — Ты уже распланировал грядущие вылазки? Построил новые маршруты?»
Ответить было практически нечего. Военачальник Лориндол столкнулся с отвратительной ситуацией, когда не осталось молодых горячих духом бойцов — кого-то с почестями похоронили, кого-то и вовсе не нашли, немногие из них покалечились и могли теперь лишь пить, да рассказывать байки молодым собратьям, поучая уму-разуму, коего сами оказались лишены, когда требовалось. Управлять войском, которому недостаточно желания уничтожить Моргота и всех его рабов, чтобы броситься в бой, Хадор не привык и не умел, а уступать первенство кому-либо желания не возникало.
«Нет достойных!» — уверял себя военачальник, хоть и понимал, что лукавит.
Глаз зацепился за лавку с сувенирным оружием. Красивое, бесполезное в бою, однако, способное напугать в мирной жизни, а при правильном использовании — даже убить, исподтишка, в спину, не в поединке, конечно.
— Дортонион пал под пятой дикарей,
Как девка, собою платя за безволие! — донеслась неожиданно песня.
Хадор обернулся. По площади, собирая всё большую толпу, шёл эльф в светлом парике и одежде дор-ломинского воина, которую точно шил на заказ, поскольку певец был на голову выше даже самого высокого бойца Лориндола.
— Настало время безродных королей,
Великих владык не осталось более.
Мельчают люди, сгущается мрак,
Но мир не погрязнет
во тьме недоверия,Пока не ослабнет железный кулак
Великой короны хитлумских владений.
Слова песни, напоминающей боевой марш задели за живое, заставили ощутить стойкое отвращение к менестрелю: пока Хадор сам думал разное о своём народе, это не казалось чем-то особенным, но стоило упомянуть об угасании огня Мараха чужаку, как вождь Лориндол сразу почувствовал готовность доказывать любому, не выбирая средств, что его люди — самые-самые.
— Летает орёл от морей до морей,
Но Валар служить — набивать оскомину!
Мой сюзерен выше всех королей,
Ведь я служу верховному нолдорану.
На пиру у Голфина тоже играла музыка — та же, что и во время прошлой поездки в Хитлум. Менестрели пели о верном пути, о верном выборе и верности в целом, и те строки глубоко ранили сердце вождя:
«Следуй за светом! Пройти дорогой солнца
Сможет лишь верный, любой другой умрёт.
Слёзы в глазах, и сердце сильно бьётся,
Но час настал, и солнце ждёт».
Засидевшись дома, Хадор понял, что ему тоже хочется слышать о себе подобные песни. Их ведь и в походах петь можно.
— Дортонион пал, он не ведал цены
Таким, как я, угасая в серости.
Такие, как я, остаются верны,
Пускай на земле не останется верности.
Гильдис улыбалась — ей тоже нравилась песня нарядившегося человеком эльфа. Что ж, пусть и музыканты Дор-Ломина поют о преданности вождю.
— Слезливые девы возносят любовь.
За славу, за плату, за женские прелести
Продаст сюзерена и друга любой.
Но я — солдат и пребуду им в вечности.
Последние слова заставили снова вспомнить о принце Фингоне. Поговаривали, будто он уехал из Барад Эйтель к женщине. Неужели он предал отца и своих воинов ради «прелестей»?!
С одной стороны, такое не укладывалось в голове, но с другой — почему нет? Увы, на измену способны все разумные создания и, как это ни неприятно осознавать, даже носящий имя Отважный может испугаться.
Что ж, пусть теперь эльфы подражают людям, а не наоборот.
***
Весна запела голосами птиц, лес утратил аромат зимы, сменив его на пьянящие запахи пробуждающейся природы.
Крепость Стрела утопала в вечной и лишь раскрывающейся зелени, дороги к ней сузились, поэтому карета ехала всеми колёсами по молодой траве. Видеть такое было удивительно, Эрестор посмотрел на родича-летописца, которого взял с собой в поездку глава семьи. Эронел ничего не сказал, просто записал необычное наблюдение.
Ситуация выходила крайне спорной и странной: дочь лорда Новэ Корабела Линдиэль стала жить в замке нолдорского принца Астальдо, однако не объявила себя женой и никакого иного статуса не подтвердила.
«Мы просто любим друг друга и хотим быть вместе», — гласило единственное объяснение, которого пришлось ждать слишком долго.
Крепость выглядела заброшенной. Погружённая в молчание твердыня казалась необитаемой, несмотря на встречающихся во дворе слуг — возникало чувство, будто это не живые эльфы, а тени. Лорд Кирдан вышел из кареты, дал знак Эронелу и Эрестору следовать за ним. Взгляды Нолдор Стрелы стали подозрительно встревоженными, что ещё больше взволновало отца Линдиэль и заставило задуматься остальных родичей.