Свет проклятых звёзд
Шрифт:
***
— Нельо… Ты жив!
Получив ответ, Финдекано отскочил от скалы и стрелой понёсся вперёд, туда, откуда, как ему показалось, донеслось пение.
Пики Трёхглавой горы с абсолютно отвесными склонами тонули во мраке, рождающемся где-то за хребтом, крутящем длинные рваные волокна.
— Нельо! — совершенно забыв не только об осторожности, но и вовсе обо всём, крикнул сын Нолофинвэ, перепрыгивая на бегу валяющиеся в грязи под ногами камни. — Нельо!
Поднявшийся ветер принёс серые тяжёлые облака, скрыв от глаз дневное светило.
— Нельо! Это я! Финдекано! Я спасу тебя!
***
Содрогаясь
— Финьо, — выдохнул сын Феанаро.
И вдруг понял, что сила воли, которая, оказывается, всё это время существовала и помогала удерживаться на краю пропасти, его покидает. Осознание того, что пришла ПОМОЩЬ, что на этот раз действительно рядом тот, кто не оставит мучиться под пытками, и что страданиям наступает конец, сокрушило последние заслоны, возведённые в душе отчаянным и бессмысленным желанием не сдаться, не подчиниться, не позволить себя сломить. Осколки обрушившихся со стеклянным звоном преград на пути чужой воли впились в глаза и горло, и последним, что смог осознанно выкрикнуть Майтимо, забившись в конвульсиях и подавившись рыданиями без слёз, была отчаянная просьба:
— Убей меня, умоляю! Я не могу больше!
***
— Я здесь не для этого, слышишь?! — вырвались слова, и Финдекано снова ощутил нарастающую злобу. Сыну Нолофинвэ казалось, что он ненавидит абсолютно всех и всё. Вскинув подрагивающими руками лук, Нолдо, чувствуя, как бросает в жар, выпалил: — До тебя ни одна стрела не долетит! Разве не очевидно?!
Совершенно не понимая, насколько глупо выглядел, Финьо присмотрелся, ища глазами, за что можно зацепиться крюком, чтобы начать подъём, и вдруг его взгляд остановился на том, кого он пришёл спасать.
— Эру… Как ты это допустил?..
Финдекано не мог вспомнить, когда плакал в последний раз, но был абсолютно уверен, что пролившиеся сейчас слёзы навек превратятся в ночной кошмар.
В одно мгновение из-под ног ушла земля. Сознание отказывалось принять то, что видели глаза: Майтимо, которого Нолофинвион знал ярким, сильным и ловким Нолдо с горделивой осанкой, превратился в скрюченный, дрожащий, запылённый скелет со свалявшимися гнездом посеревшими волосами. С трудом убрав за спину лук, Финдекано опёрся рукой о скалу и, хватая ртом воздух, стал судорожно вытирать льющиеся слёзы.
Порыв ледяного ветра ударил в лицо, застонал хриплым голосом, который не мог, не должен принадлежать сыну Феанаро! Может быть, правда, лучше убить его?
— Нет, — справился с собой Финдекано, — никогда! Майтимо должен жить! Вопреки этому кошмару! Назло врагу! Назло всем этим жалким тр'yсам, бросившим его!
Ладонь, упиравшаяся в скалу, сдвинулась в сторону и нащупала выступ. Поверхность вовсе не такая гладкая, как кажется!
— Держись, Нельо! — зачем-то снова закричал сын Нолофинвэ. — Я тебя спасу!
— Нет, — захрипел ветер, — убей. Будь милосерден.
Снова и снова бросая крюк, Финдекано проклинал Моргота, скалу, невозможность увидеть, за что хвататься, и то и дело повторяющуюся мольбу Нельяфинвэ прекратить его мучения, от которой перехватывало дыхание.
— Не смей меня об этом просить! — не выдержал старший сын Нолофинвэ,
услышав «Убей меня» в очередной раз. — Замолчи! Ты будешь жить, хочешь того или нет!Как ни странно, слова подействовали, и на склоне Тангородрима воцарилась тишина.
***
Крюк зацепился за что-то невидимое, но держался крепко, и Финдекано, проверив, хорошо ли закреплена на нём страховка, полез наверх. Руки и ноги с трудом находили опору, кирка плохо пробивала камень, но сотни миль, преодолённые во льдах, когда приходилось перебираться через скользкие высокие глыбы, крошащиеся под металлическими остриями, научили многому, а хвататься руками за тёплые камни гораздо удобнее, чем за обжигающие, рвущие перчатки льдины, к которым прилипает кожа.
Рука, ощупывая камень, провалилась в квадратное отверстие с идеально гладкими краями, но Финдекано был не в состоянии анализировать. Квадратное и квадратное. Что такого? Была лишь одна догадка — за такие «дыры» удобно цепляться.
Земля удалялась, цель становилась ближе. Понимая — торопиться нельзя, поскольку это опасно и можно сорваться, втородомовский принц прогонял невольные мысли о том, что каждый миг промедления становится ещё одной вечностью под пытками для Нельо.
«Держись, скоро всё закончится», — не сказал вслух сын Нолофинвэ, чтобы не услышать это проклятое «Убей меня» в ответ.
Выше, выше…
«Наверное, — подумал Нолдо, снова пытаясь вслепую закинуть крюк, — над Нельо должны быть пещеры. Иначе как его туда повесили?»
Кирка застряла в трещине и, с трудом выдернув её, чтобы продвигаться дальше, Финьо сделал глубокий вдох. Он почти добрался. Теперь главное — не сорваться вместе с тем, кого хотел спасти.
Майтимо не смотрел в его сторону. Содрогаясь и жутко сморщивая истончившуюся кожу, натянутую на черепе, которую язык не поворачивался назвать лицом, сын Феанаро тяжело прерывисто дышал, сквозь стиснутые зубы.
«Не спешить, не спешить!» — приказывал себе Финдекано, чувствуя, как снова начинают трястись руки.
Зацепив страховочный трос за что-то невидимое над головой Майтимо, сын Нолофинвэ отыскал опору для ног и придвинулся к брату.
— Прошу тебя, — тихо произнесли потрескавшиеся до крови сухие губы.
Решив ничего не говорить, Финдекано, одной ногой опираясь на что-то вроде бы надёжное, вторую согнул в колене, прижав к скале. Осторожно подхватив брата под грудь, Нолдо чуть приподнял его, чтобы ослабить давление на плечо. Тощее тело, оказавшееся совершенно расслабленным и неспособным держать собственный вес, содрогнулось, голова бессильно запрокинулась, Майтимо вскрикнул, и Финьо показалось, кузен потерял сознание, но лишь на миг, после чего сразу пришёл в себя.
Проклиная свою неосторожность, Нолофинвион всё же смог усадить брата на колено, положив его голову на согнутую в локте руку.
Достав из поясной сумки маленький пузырёк, который пришлось открывать зубами, Нолдо поднёс его к окровавленным губам.
— Не надо, — выдохнул сын Феанаро, — это бесполезно.
— Пей, Нельо! — рука Финдекано дрогнула. — Это снимет боль.
На сына Нолофинвэ посмотрели пустые выцветшие глаза, в которых не было ничего от прежнего взгляда. Всё умерло, осталось лишь страдание.