Свет в тумане

– Maman, мне надо задать вопрос, это важно. Кристиан Верне…

– Кто это?
– с подозрением перебила мама.

– Кристиан Верне, миллионер из Колоний. Он ведь приезжал весной в поместье?

– Верне… Верне?
– в голосе матери звучало сомнение. У нее всегда была скверная память на то, что она почитала несущественным.

– Миллионер из Педжабара.

– А-а-а, - в голосе прозвучали брезгливые нотки.
– Черноногий? Кажется, у него среди предков затесались туземцы.

Что ж, одно теперь прояснилось точно: Верне врал. Мать совершенно точно не давала своего благословения.

– Зачем он приезжал?

– О, дорогая! Как же все упомнишь?

– отмахнулась мать.

– Он просил тебя продать поместье?

– Что? А, да. Вероятно… да, просил, - в голосе зазвучала знакомая брезгливость.
– Я прогнала его, конечно. Потом он увлекся Анемоной и оставил эти глупости.

– Анемоной?
– удивленно переспросила Мэб.
– Да, да, спасибо, Maman. Я еще позвоню тебе. До свидания.

Опустив трубку на рычаг, Мэб повернулась к Реджинальду.

– Я перестала хоть что-то понимать. Кузина Анемона?

– А что не так?

– Кузина… как бы это сказать… - Мэб сощурилась, подбирая слова.
– Не тот класс. Верне она едва ли приглянулась бы.

– Надеялся, что она как-то повлияет на твою мать?
– предположил Реджинальд.

Мэб покачала головой.

– Никто и ничто не может повлиять на мою мать, и это становится ясно очень быстро. И уж точно не Анемона. Матушка представляет ее гостям, как… она бы так пуделя представляла, будь у нее нее. И поэтому интерес Верне подозрителен.

– Вернемся в гостиницу, - со вздохом предложил Реджинальд.

– Я обещала Эффи спасти Мартина Рорри.

Мэб того не хотела, но слова прозвучали обреченно и отчасти повинно. Опять они ввязались в темное дело, которое никоим образом их не касалось. Реджинальд вновь вздохнул и точно ребенка потрепал Мэб по волосам.

– И как мы это сделаем?

Хороший вопрос. Мэб неуверенно покачала головой, показывая, что у нее нет ответа.

– Доказать его невиновность мы не можем, - голос Реджинальда все еще звучал недовольно, но в нем слышались уже знакомые азартные нотки.
– Остается только найти другого виновного. Это в том случае, если сам Рорри не виноват, конечно.

– Верне?
– предположила Мэб.
– Флоранс Хапли?

– Ты говоришь так потому, что они тебе не нравятся?
– поинтересовался Реджинальд с усмешкой.
– Что-то такое говорила старая нянька… М-м-м… Я почти не прислушивался… Ладно, вернемся в гостиницу, там планы строить сподручнее.

Мэб кивнула и послала лакея за чемоданами.

23.

Персонал гостиницы был так же погружен в траур по барону, однако, в отличие от дома Хапли, здесь не делали поспешных выводов. Более того, здесь следом за Эффи Хапли не верили в виновность Мартина Рорри. Это обнаружилось, стоило переступить порог: хозяйка выскочила из-за стойки с юношеской прытью и учинила взволнованный допрос. Правда ли, что Мартин Рорри арестован? Что говорят в Большом Доме? Твердые ли против него улики? Реджинальд и Мэб, ошарашенные приемом, не успевали вставить и слово. В конце концов, хозяйка немного остыла и, подхватив гостей под руки, увлекла их в столовую. Судя по всему, она полностью закрыла глаза на аморальное поведение постояльцев, теперь, как единственные надежные информаторы, они были в фаворе, а потому на столе появился «особый чай» с травами и варенье, сваренное хозяйкой лично.

– Так что из рассказанного правда, господин Эншо?

– Рорри арестован и обвиняется в двух убийствах, - ответила Мэб и надкусила тост с вареньем. Блаженно сощурилась.

– М-м-м! У вас, госпожа Альден, значительно вкуснее, чем в доме барона.

Вопреки ожиданию хозяйка не оскорбилась, лишь поджала губы.

– Прежде все было по-иному. Пока не приехала Флоранс Хапли.

– И при чем тут леди Флоранс?
– удивился Реджинальд и отчего-то представил эту самодовольную особу на кухне, у плиты. Повариха из Флоранс Хапли наверняка была никудышная. Впрочем — Реджинальд бросил взгляд на Мэб — никогда не стоит судить по внешности.

– Да какая она леди!
– фыркнула хозяйка.
– Какая леди, прости Господь?! Она еще девчонкой отсюда с мужчиной сбежала, и потом столько лет в Руальесе ноги на сцене задирала и называла себя актрисой.

Ясно, - кивнул Реджинальд молча.
– Нарушение устоев. А то уже начало казаться, что госпожа Альден в своей неколебимой вере и слепом почтении роду Хапли меры не знает.

– А когда Флоранс Хапли вернулась, - продолжила хозяйка, - сразу же завела свои порядки. Уволила слуг, кухарку, наняла новых — с материка. А потом еще этого художника, Бли пригласила.

– А разве не барон?
– удивилась Мэб.

– Его светлость мальчишку едва терпел.

– Какие разные выходят истории… - Мэб взяла салфетку и медленно, один за другим вытерла пальцы.

– Вы мне не верите?
– набычилась госпожа Альден.

– Вам — верю, - покачала головой Мэб.
– Скажите, а еще один его гость, Верне, давно он приехал?

– Верне? А, тот миллионер из газет? Примерно неделю назад. Все обхаживал его светлость, а может и Флоранс, уж не знаю. Сюда заходил.

– Сюда?
– удивился Реджинальд.
– Он хотел у вас поселиться?

Куда больше в его представлении колониальному миллионеру подошла бы белая яхта, приютившаяся в бухте.

– Нет конечно, - рассмеялась хозяйка.
– Разве мы для такого хороши? Ему ведь целый остров подавай. Он, читали, недавно прикупил три в Расколотом заливе? А сидонцы свою землю дорого ценят. Нет, он хотел купить у нас картину.

Мэб и Реджинальд переглянулись.

– Картину?

– Я не продала, - с довольным видом ответила госпожа Альден.

– А какую именно картину?
– уточнил Реджинальд.

Хозяйка пожала плечами.

– Ту, что висит в холле, господин Эншо. Морская. Она в нашей семье столько лет, как можно ее продать?

– Это полотно известного художника?
– уточнила Мэб, сощурясь и пытаясь припомнить, что за морской пейзаж висит в холле.

– Да Бог с вами, миледи! Картина как картина, - махнула рукой хозяйка.
– Есть у нас семейное придание, что это подарок барона, да только глупости все это. Мы, конечно, всегда уважали его светлость и всю их семью, но с чего бы им делать нам такие подарки?

– Которая из картин имеется в виду?
– Реджинальд, оживившись, отодвинул рюмку и встал из-за стола.
– Нужно взглянуть на нее.

Хозяйка в своем определении, простом и четком, оказалась права: картина как картина. Пусть и весьма искусно написанная, возможно дорогая, но ни Мэб, ни Реджинальд сказать этого не могли, а узнать руку художника — и подавно. Впрочем, картина столь явно превосходила все то, что висело в поместье Хапли, что уже одно это делало ее особенной, а интерес Верне — подозрительным. Мэб протянула руку, желая коснуться рамы, но Реджинальд перехватил ее запястье.