Светлые аллеи

Лишь дома я несколько остыл и задумался. Что за чёрт! Слушаешь Виталю — он прав. Слушаешь Любу — она права. А ведь так быть просто не может. По логике не может. Выходило, что я тоже прав. Так кто же тогда виноват?

«Мы все хорошо устроились, — наконец подумал я — Все правы и виноватых не найдёшь».

И, поняв, что меня найдут, я успокоился и сел обедать. И как всегда с хорошим аппетитом — два часа пролетели незаметно…

Объявление

В обеденный перерыв после чая я раскрыл местную газету объявлений. Объявления были на любой вкус. Попадались довольно забавные. «Торговый Дом «Петров и деверь», например. Я представил себе этого Петрова и его деверя, их дом и рассмеялся. Или такое «Утеряна вставная челюсть «Голливуд». Тоже смешно. А вот «Японский йог Фудзияка Хераюки исправит вашу осанку». В этой фамилии чувствовалось что-то очень мужское. Хераюки! Да ещё и Фудзияка. Что-то задиристое и бесшабашное, как шампанское. А в конце шла рубрика «Знакомства» — самое интересное. Хотя правильнее бы её назвать «Сделки». Кто-то действительно озверел от одиночества, кто-то ищет содержанку, другие хотят подороже продать свою молодую красоту. Вдовы искали дармовую рабсилу для своей дачи. Типа «познакомлюсь с мужчиной, любящим приусадебное хозяйство и огородничество. О себе: дача 20 соток». Ищется новая лошадь вместо павшей.

А в самом конце стояло совсем коротенькое объявление, которое ударило меня прямо в сердце своей безыскусностью и величием. Я даже прочитал его в слух, чтобы другие тоже оценили. Эту сдержанную силу.

— Слушайте! «Мужчина познакомится с женщиной для встреч на её территории. Немного о себе: 30 лет, 25 см.»

— Двадцать пять чего? — не расслышал Зиновий Саныч.

— Сантиметров двадцать пять, — мрачно сказал Петя.

Наступила пауза. Каждый наверно подумал, как бы выглядело его такое объявление.

— И он считает, что это «немного»? — удивился Зиновий Саныч.

— Да нет, тут написано «немного о себе». Немного типа о себе, — сказал я, складывая газетку.

— Да, цифра оскорбительная, — заметил Зиновий Саныч.

— А я считаю, что это неправильно, — сказал Бушуев и как всегда выдал на гора очередную глупость, — Тут главное не длина, а состояние души.

— Заткнись, а? — попросил Петя — И без тебя тошно.

— Может опечатка? — предположил я, хотя знал что, это не так.

— А чё, — сказал Бушуев, — ещё и больше бывают. Вот, говорят у Петра I был… Говорят, даже горбатых лечил.

Петя внимательно посмотрел на Бушуева, хотел что-то сказать, но только махнул рукой.

— А чего ты расстраиваешься? Ты же не виноват! — сказал Бушуев.

— Ты это о чём? — начал нехорошо бледнеть Петя.

— Здрасьте! Нуты же сам мне рассказывал… — растерялся Бушуев.

— Заткнись, гад! — сдерживаясь из последних сил, сказал Петя.

— Да хорош вам… — поморщился Зиновий Саныч — Пойдёмте лучше покурим.

— Ты же бросаешь?! — удивился я.

— Ага, бросишь тут, — недовольно сказал Зиновий Саныч, и они втроём ушли в курилку.

— «Да, — зло подумал я, — Зиновий Саныч — светлая голова, кандидат наук. Бушуев философские стихи пишет, печатался в стенгазете. Петя в одиночку уже трёх медведей на овсах взял. А тут у человека 25 сантиметров и они перед ним полное дерьмо. А этот человек может быть абсолютный ноль и ничтожество, но докажи это женщинам. И будь ты трижды Эйнштейном или Эйзенштейном… Дикая несправедливость». И я вдруг решил позвонить этому фрукту. Послушать его голос.

Четыре раза было занято, потом соединили.

— Да, — затравленно сказал мужской голос на том конце.

— Я по объявлению. Насчёт знакомства. Хочу уточнить некоторые цифры, — сказал я.

— Уже и мужики звонят! — с горьким восторгом сказал голос и заверещал — Нет его! И больше не звоните сюда. В больнице он!

— Извините ради бога, а что с ним? — говорил я певуче, как по моему мнению должны говорить «голубые».

— В психбольнице! Его каждую весну «прокалывают», — ответили мне и дали отбой.

Я поцеловал телефонную трубку и рассмеялся. Мир снова заиграл и заискрился, и я передумал вечером брать с горя бутылку. Возьму, решил я, с радости.

И, расплёскивая эту радость вокруг, я помчался в курилку.

Развели у дороги костёр…

Мы с ней случайно познакомились на набережной. Дул приятный тонизирующий ветерок. Играли в догонялки зелёные волны. И мы гуляли туда-сюда. Она меня расспрашивала, видимо заинтересовалась. Я отвечал ей правду, потому что она была как всегда некрасива. Впрочем они обе были некрасивы: и правда и девушка. Но девушка меньше. Внешность ей приходилось компенсировать богатым духовным миром.

— А ты любишь читать? — спросила она.

Я замялся и ответил неопределённо:

— Да как сказать… Скажем так, умею.

Она погрустнела, но продолжала надеяться:

— А музыка?

— Что музыка?

— Тоже умеешь?

— На бубне, — сказал я, — И немного пою.

— Поёшь? — обрадовалась она — Из опер?

— Нет, — сказал я, — из фольклора. Частушки. Типа «жили мы на хуторе, все списки перепутали…»

Я вдруг испугался, что она попросит спеть, и предупредил:

— Сейчас я правда не в форме.

— А что такое? — обеспокоилась она.

— Трезвый, — объяснил я.

— A-а. А живопись любишь?

— Нет, живопись нет, — сразу сказал я, — Карикатуру ещё понимаю, плакаты там, а живопись уже никак. Чем больше похоже на фотографию, тем для меня живопись лучше.

— Это неправильно, — сказала она.

— Я знаю, — сказал я.

— А откуда у тебя этот шрам на лбу? — спросила она — Аппендицит?

— Нет, это после спецназа — ответил я.

— Ты в спецназе служил? — зауважала она — Группа «Альфа»?

— Нет, спецназ меня однажды забирал.

— Давай где-нибудь присядем, — сказала она — Что-то у меня голова закружилась.

Мы сели на лавочку. Я закурил.

— Ты что же и в тюрьме сидел? — опасливо спросила она.

— Сидел, но это в другой раз, — признался я — И совсем немного. Месяца два.

— А потом?

— А потом сбежал, — легко ответил я.

Она отодвинулась и вытерла носик.

— А сидел за что?