Табель первокурсницы

— Вы смущаете графиню, — проговорил Крис, его акцент, почти незаметный в обычное время, стал еще более явным, согласные тверже, а гласные короче.

— О да, — Серая посмотрела на меня, — Но она должна ужасаться, а не смущаться.

— Готов примерить кандалы — он тоже встал, — Всеблагороднейший барон дал разрешение на проверку?

— Нет, — с сожалением проговорила Аннабэль Криэ, — Но если у нас появятся новые основания, я лично вызову вашего отца в Льеж.

— Желаю удачи, — рыцарь развернулся, задел ногой стул, от чего тот опрокинулся на пол. Крис вышел даже не оглянувшись ни на меня, ни на жрицу.

— Я… я… — понятия не имею, что я хотела сказать, и оттого, только повторяла.

— Напугала вас? — проницательно спросила Серая, — Это хорошо. Поверьте, барон Кристофер Оуэн совсем не тот человек, общение с которым принесет пользу юной леди.

— Я могу идти?

— Посмотрите на меня, Ивидель. — Я не врала, отец оплатил его обучение в Ордене, но лишил содержания. Вы слышали, младший Оуэн ничего не отрицал, — я хотела возразить, но она подняла руку и продолжила, — Только на прошлой неделе Кристофер приобрел два меховых плаща и заказал парные клинки оружейнику, не из чирийского железа, но тоже удовольствие недешевое. Я уж не говорю об их с Жоэлом прогулках по кабакам и борделям, и платит всегда Оуэн. Откуда у него деньги? Из-за него у нас пропал один подозреваемый. Второй при смерти, и мы даже не знаем, как они выглядели, — она вздохнула. — Идите, леди Астер, но не забывайте того, что услышали.

— Лицо толстяку сжег не он, — проговорила я, наверное, из чувства противоречия. Мне не хотелось слышать то, что говорила жрица. Не хотелось верить, не хотелось представлять. Я прижала к груди сверток и вытащила из кармана скомканный лист бумаги, единственный результат прошедшего экзамена, и положила на стол. — Вот так они выглядели.

Я поднялась и пошла к выходу, спиной чувствуя напряженный взгляд Серой жрицы, разворачивающей бумажный набросок. И ее изумление.

На улице ни Криса, ни Жоэла уже не было. Пошел снег, мелкий, словно крупа, и колючий, словно битое стекло. Пальцы тут же стали замерзать. Одно хорошо, разговор с бывшей баронессой заставил меня хоть на время забыть про экзамен, и желание спрятаться тоже испарилось.

— Будем решать проблемы по мере их поступления, — произнесла я вслух, заслужив недоуменный взгляд жрицы в алом плаще.

Шпили замка заносило снегом, ветер гудел на крышах, вращая флюгер на ближайшей башне, погода ухудшалась с каждой минутой.

— А первая проблема, у меня в руках, — я посмотрела на сверток и торопливо натянула перчатки.

В одном Серая была права, экзаменов сегодня больше не планировалось и мы могли использовать вторую половину дня по собственному усмотрению. То есть готовиться.

Я снова посмотрела на небо и зашагала к воздушной гавани.

— Это последняя гондола, — предупредил стюард, выдавая билет, — Воздушное сообщение будет возобновлено только после прекращения снегопада.

— Благодарю, — кивнула я, усаживаясь на лавку. — Будем надеяться, что это ненадолго.

— Будем, леди, — он подал мне сверток со шпагой, — Но если нет, списки застрявших на земле учеников, будут сразу же отправлены главам факультетов.

Он коснулся фуражки и отошел, проверяя запорные механизмы двери.

Очень надеюсь, что много времени мне не потребуется. Доберусь до лавки Гикара и верну подарок. Конечно, клинок уже настроен, и останется только выбросить его в Разлом, но это уже не мои проблемы.

Рука дрогнула, я вспомнила, как удобно ложилась рукоять этой шпаги в ладонь, как порхало острие. Кольнуло сожаление. Но иногда, чтобы поступить правильно, нужно чем-то поступиться. Я не платила за покупку, требовать денег не вправе. Если Гикар не захочет назвать мне имя покупателя, что ж… Не беда, пусть сами разбираются. Без меня. Я сыта этим по горло.

Если леди не желает принимать подарок, она его не примет, — как говаривала матушка, когда Илберт в очередной раз спускал содержание на сережки для очередной красавицы-хохотушки.

Корзина гондолы качнулась, и я вцепилась в лавку, в животе появилась первая льдинка страха.

Дирижабль три раза заходил на посадку, но что-то не получалось, и когда корзина коснулась, наконец, шершавых камней пирса, внутри давно уже перекатывался целый снежный ком, а жрица на соседней лавке монотонно бубнила молитву Девам то и дело, сбиваясь и забывая слова. Стюарды открыли двери, объявили о прерывании полетов и пожелали нам приятного дня. День был с этим категорически несогласен.

Поймать извозчика удалось не сразу, метель усилилась, бросая в лицо колючие хлопья. Из кареты я почти не видела сменяющих друг друга улиц, свет фонарей и витрин казался матовым и тусклым, словно на город накинули белую вуаль. Мысли поминутно возвращались к Кристоферу Оуэну, к тому, что сказала жрица. Вряд ли она врала, тогда почему же мне до боли хотелось обвинить ее во лжи?

Карета остановилась, возница повысил голос, что-то кому-то выговаривая. Я открыла дверь и выглянула. Извозчик ругался с мужчиной с нашивками десятника. Дорогу перегораживала телега, на которой стояла бочка, такие держали рядом с Управами на случай пожаров. В воздухе чувствовался сильный запах гари. С десяток жестяных ведер валялись в истоптанном снегу рядом с колесами. Усталые лица патрульных рыцарей были перемазаны копотью.

Я вышла из кареты, стараясь рассмотреть из-за спин собравшихся людей, что же именно горело. Обглоданные пламенем стены еще тлели и тихо шипели. Кучер продолжал спорить с десятником, не обращая внимания, что пассажир уже покинул карету. Владельцы соседних лавок, их покупатели, разносчики, подмастерья, просто уличные мальчишки, случайные и не очень прохожие — все они переговаривались, поминутно поминая Дев. Одному из них сегодня не повезло, лавка сгорела.

Я сделала несколько осторожных шагов вперед, холод пробрался под куртку. Сгорела не просто лавка, а мастерская Гикара.

Остальные постройки удалось отстоять. Южная стена оружейной, кажется та, где висела карта, частично уцелела. Остальное превратилось в пепел, смешавшийся с тающим снегом. Рыцари пытались очистить остатки товара, больше похожего на груду черного металла. На дороге лежал… лежало прикрытое мешком тело. На него смотреть не хотелось, но взгляд снова и снова возвращался к торчащим из-под ткани черным ногам.

— Ужасти какие, — покачала головой стоящая рядом женщина в пуховом платке.

— И не говори, — ответила вторая с корзинкой в руках, ее капюшон упал, волосы выбились из пучка, — И как полыхнуло! В одночасье! Я уж думала Девы по наши души явилися.

— По чью-то точно явились, — хмуро сказал дородный мужчина с пятнами на фартуке, снег падал на его лицо и тут же таял, заставляя кожу блестеть, — Кто-то очень хотел отправить бедолагу к богиням, даже дверь поленом подперли, чтоб не выбрался.

Мы все посмотрели на лежащее на земле черное тело.

— А ну-ка хватит! — рявкнул рыцарь с серой эмблемой на плаще, и отрывисто спросил мужчину, — Кто такой? Откуда?

— Так мясник я, Ганс из лавки «У Ганса», отборная вырезка и корейка — с готовностью ответил он, — Ежели не верите, то у любого спросите, — он оглянулся, но словоохотливые женщины уже уходили, а мальчишка разносчик еще раньше юркнул в подворотню.