Табельный наган с серебряными пулями

— Рана нанесена еще живому, в теле осталась кровь, руки упыри не связывают никогда, а крови рядом с телом нет потому, что его убили не здесь, сюда перенесли после смерти, что четко видно по вон тем глубоким следам от сапог, которые находились под телом до того, как его перевернули, по одежде убитого, которая смялась на плечах там, где его держали, а также по каблукам сапог убитого, стертым о землю при перетаскивании, — перечислил Чеглок. Затем глянул на меня и продолжил уже полушепотом, — А тебе, Степан, все-таки лицо контролировать нужно учиться. Твои мысли на нем — как вывеска над «Яром» ночью.

— Значит, не упырь?

— Нет…

Треф мягко спрыгнул в траву с рук Смирнова, подошел к телу и осторожно прикоснулся к нему розовым носом. Сел. Шерсть распушилась, хвост взъерошился бутылочным ершиком, и кот тихо зашипел, глядя на Славу.

— Это не упырь, Степан. Это кое-что похуже…

7

Убитый в парке оказался на самом деле цыганом. Яков Черняков, 1893 года рождения, из крестьян Витебской губернии. Хотя как цыган стал крестьянином — немного непонятно. С другой стороны — чем цыгане хуже других народов? Воровали и колдовали? Так это при царском режиме, тогда многие честные люди преступниками становились. Сейчас им красть больше незачем, перед ними все дороги открыты. Захотят — и в крестьяне пойдут, свои, цыганские колхозы, открывать. Захотят — на заводы к станкам, захотят — в науку двинутся, к звездам полетят. Наше время.

Вот и товарищ Черняков, он ведь не ночами с уздечкой за пазухой промышлял, трудился, как и все честные люди, ветеринаром в Мясотресте.

— Такой хороший был человек, — рассказывала его соседка по коммунальной квартире, сухонькая маленькая старушка, из «бывших», — Тихий, вежливый, даже не скажешь, что из фараонового племени. Никогда пьяным не появлялся, коллеги со службы, когда к нему в гости приходили, все время его хвалили, мол, замечательный человек, к животным с жалостью относился, если кто из них захворает — хоть ночью сорвется.

— Коней пользовал? — уточнил я, вежливо отпивая бледный чаек из фарфоровой кружки со сложным завитком букв.

— Не только, не только. Как говорили коллеги — на все руки мастер. Всех лечил, от коней до кур… Вы знаете… — старушка наклонилась ко мне и понизила голос до еле слышного шепота, — так как господин Черняков уже мертв, то мои соображения ему уже не повредят. Мне иногда казалось, что он — не цыган. И Черняков — его ненастоящая фамилия. Как мне думается, он против ваших… против Советской власти… воевал, а потом скрывался…

Я кивал, думая про себя, что старушка своего соседа по квартире совсем не знала. В его маленькой комнатке, в дальнем углу пахнущего капустой, стиркой и табаком коридора, на стене висела тусклая фотография, на которой бодро и лихо смотрели в глазок фотоаппарата два красноармейца в буденовках, с шашками на боку. В том, что справа, без труда можно было узнать ныне покойного товарища Чернякова, а розетка ордена Красного Знамени на груди говорила о том, что в своих выводах старушка сильно погорячилась.

Тишина и вежливость ветеринара объяснялась несколько иными причинами. В кармане рубашки покойного лежали круглые очки с окулярами из толстого темно-синего стекла. Такие очки носили люди, страдающие болезнью, научное название которой я не помню, а в народе ее называли «кошкин глаз». Страдающие этой болезнью могли невооруженным глазом видеть колебания эфира, а также рассмотреть следы колдовства и даже видеть эфирных тварей. С одной стороны — из них получались хорошие врачи (и ветеринары), потому что они могли просто увидеть по ауре, в чем состоит болезнь, а с другой стороны — при сильных эмоциях резко меняла цвет и интенсивность свечения аура самого человека, и он просто слеп. Да и постоянно видеть невидимое — самый быстрый способ сойти с ума. Помогали только синие очки.

Вот и гадай теперь, убили его колдуны потому, что он что-то увидел, или просто потому, что он попался при необходимости срочно получить смертную кровь.

8

Смертная кровь, как рассказал мне Чеглок, используется при самых опасных колдовских ритуалах, чаще всего — при оживлении свежего покойника.

— Есть, — попыхивая папироской рассказывал он мне, пока мы шли по тропинкам парка мимо строящихся павильонов выставки, — живая кровь. Это просто кровь, которую у живого человека взяли. Там дальше от ритуала зависит, от кого ее брать — от мужчины или от женщины или вовсе от девицы, добровольно или по принуждении. Есть мертвая кровь, та, что из мертвого тела выкачали, самая бесполезная, ее почти и не используют. И есть смертная кровь. Самая страшная.

Для получения смертной крови нужен живой человек. Колдун связывает его, вскрывает жилы… И ждет. Ждет, глядя на то, как из человека потихоньку вместе с кровью вытекает жизнь. И вот те капли крови, которые вытекли в тот момент, когда человек умер — это и есть смертная кровь. С ее помощью всякая мерзота творится. Можно в мертвое тело духа вселить и упыря сделать, можно просто мертвеца поднять или вурдалака. Так как уловить момент, когда именно человек умер и какие именно капли крови — смертная кровь, то обычно человека для этого прямо на месте ритуала убивают.

Чеглок бросил папиросный окурок на дорожку и растоптал его так тщательно, как будто он был его личным врагом.

— А самое паскудное, Степан, что ублюдок этот, который кровь из человека выпустил, где-то здесь, рядом с нами.

Я молчал, машинально вороша концом трости песок дорожки. Мой начальник, как всегда, был прав.

Наш сыскной кот прошел по следу остатков колдовского ритуала от мертвого тела до дорожки и даже еще немного по ней. Но потом след потерял: его размыли ауры проходящих людей, затерли освященные кресты и звезды красноармейцев, заглушили амулеты павильонов. След Треф потерял, но Слава клялся, что, судя по поведению кота, от места колдовского ритуала тело ветеринара отнесли не дальше, чем на сто шагов.

Колдовской ритуал — какой, неясно, но хорошего колдовства не бывает — провели прямо на территории выставки. И теперь колдун и убийца ходит среди людей, улыбается, думает, что никто ничего не найдет.

Ничего. МУР и не таких ловил.

9

Чеглок умчался по своим делам — на каждом из отдела, кроме новичка, то есть меня, висело несколько расследований — оставив меня опрашивать свидетелей.

Почесав затылок — как найти свидетелей, если никто ничего не видел? — я рассудил, что, если бы кто-то видел, как тащили покойника, то он, конечно, давно бы уже сообщил в милицию. Но, возможно, кто-то видел что-то, что ему показалось неважным, зато может помочь в расследовании. Вот, в одном из рассказов о ван Тасселе…

— Доброе утро, граждане! — приложив ладонь козырьком к глазам, поздоровался я с плотниками, стучавшими топорами у золотистого сруба, терпко пахнущего смолой. Этот павильон я выбрал по одной простой причине — он был ближе всего.

— И тебе не хворать, добрый человек, — хмыкнул один из них, — Дело пытаешь али от дела лытаешь?

Тоже мне, баба Яга бородатая…

— МУР, — веско заявил я, — На территории выставки совершено преступление. Вы ничего подозрительного не видели?

— Подозрительного? — разговорчивый плотник вытер пот со лба и присел на обрубок бревна. Я подозрительно посмотрел на возможное сиденье, но предпочел постоять — штанов у меня не вагон, в смоле вывозить их совершенно не хочется.