Табельный наган с серебряными пулями

Я пожал плечами. Тот признак, что был у меня, озвучил Хороненко.

— Есть, — подскочил Коля, — Есть! Увязка тел. Так извозчики багаж пакуют. Грузчики, правда, тоже так делают…

— Грузчики… грузчик по городу куль с телом не понесет, верно… — продолжал размышлять начальник отдела, — А извозчику проще — подъехал, подтащил, скинул, прикопал. Похоже — извозчик… Еще? — требовательно прищелкнул он пальцами.

Глухо кашлянул Цюрупа:

— Овес. Когда мешки с голов снимали, в одном несколько зерен овса лежало.

— Значит, извозчик, — взмахнул руками Хороненко, — Точно, извозчик! На вокзале подъехал, в коляску посадил…

— Крестьянина? — поморщился Чеглок.

— Кре… А, ну да. Крестьянину на извозчике дороговато кататься. Не сядет.

— Сядет-сядет, — Чеглок заухмылялся, судя по всему, у него в голове уже сложилась полная картина, — Зачем крестьянин в Москву приезжает? Ну?

— На работу…

— Еще?

— Купить что-нибудь.

— Например?

— Ну…

— Например, коня! — Чеглок хлопнул в ладоши, — Не на вокзале он жертв подбирает. На конной площади! Трется среди людей, выбирает приезжего, который коня купить хочет, договаривается. Если вдруг окажется, что тот не один приехал — упырь ломит цену, чтоб от продажи отказаться. Если же приезжий — один, едут на квартиру, деньги передать, да покупку обмыть. Пока жертва за столом сидит — упырь сзади подходит, по затылку глушит, связывает и кровь выпивает. Потом тело связывает, рогожей какой накрывает — и к колодцу. Скорее всего, уже ночью. Ночью у упырей и сил побольше и случайных глаз вокруг поменьше. Итак, рабочая версия у нас есть. Проверяем извозчиков.

— Всех?? — охнул Хороненко, — Это сколько ж их в Москве?

— 5798, — тут же ответил Чеглок, — Но всех мы шерстить не будем. Не с Марьиной же рощи он покойников таскает через полгорода. Где-то в Замоскворечье этот гад окопался. А тут извозчиков с полсотни самое большее наберется. А, — перебил он уже раскрывшего рот Хороненко, — чтобы некоторым лентяям проще жилось, я, так и быть, поспрошаю людей. Кречетов, со мной, остальным — собираться. Кресты, кастеты, все как полагается.

4

Людей, которых предлагал «поспрошать» Тарас, называли «капорниками». Мелкие преступники, чья деятельность не представляет собой особой общественной опасности, но, в силу своего вхождения в преступный мир, знающих о том, что происходит в этой среде. Воришки, хулиганы, скупщики краденого, гадалки, бабки-зельеварки… Кто-то из них «шепнул» Чеглоку, что на Шаболовке живет один странный извозчик: на конных площадях постоянно трется, но с клиентами почти не рядится. С чего-то же он живет? Уж не с тех ли денег, которые снимает с обескровленных тел? Ведь, если человек приехал купить лошадь — значит, деньги у него есть.

С утра пораньше — на рассвете силы упыря поменьше — наш отдел начал обход шаболовских извозчиков. В кепках, пиджаках, на лацканах которых сияет знак Красного креста, прикрывающий привинченный с обратной стороны оперативный значок угрозыска — синий треугольник, с красной каемкой и надписью «Московский уголовный розыск», в центре сияет «всевидящее око». Под рубашками — табельные кресты, освященные в соборе НКВД, в карманах — «наганы» и серебряные кастеты, из того же собора. Пусть сил у упыря и меньше, но все равно, какой-нибудь щуплый мужичонка может с легкостью скрутить здорового амбала и высосать из него кровь, если не сумеешь отбиться. Но это — на крайний случай, если упырь раскроет. Если же нет и ты сумеешь его узнать — прощаешься, выходишь и сообщаешь остальным. Грузовик с красноармейцами стоит неподалеку и подлетит моментом. По какой-то странной и непонятной мне причине Чеглок просил — не приказывал, а именно просил — взять упыря живым. По возможности.

Вот так мы второй день опрашивали извозчиков.

Шаболовка. Дом номер 26. Второй этаж.

Перехватив трость — нога все еще беспокоила — я постучал в дверь. Послышались шаги, из узкой щели пахнуло ядреным запахом перегара:

— Чего надо?

Я показал значок:

— МУР.

— Ну проходи… раз приперси…

Елки зеленые, это как же надо собственное жилище запустить?! Пол аж черный, по углам прячутся тараканы, подоконники желтые от дыма, стекла грязные, аж мутные. Наверняка эфирников вокруг толпиться — не продохнуть. Кто бы тут пресвитеров звал для очищения?

Мы с хозяином свинарника прошли на кухню, где у закопченной плиты мышкой шуршала жена, толстая бабища, замотанная даже не в платок — в какие-то тряпки. В углу блестела батарея пустых водочных бутылок.

Я сел за стол, застеленный газетами, желтыми и засаленными, местами порезанными ножом. Алюминиевая миска, погнутая ложка, залапанный стакан, кусок балыка, покромсанный, как будто его рубили топором.

— Ну, чего надо? — плюхнулся напротив меня хозяин.

— Комаров Василий Иванович?

— Ну?

— Извозчик номер 307?

— Ну? А чо?

— Во время работы не замечали ли вы…

Продолжая озвучивать версию, с которой мы ходили по адресам — якобы в Москве действует банда конокрадов — я присматривался к Комарову, пытаясь высмотреть в нем признаки упыря.

Лицо упыря… Бледное у голодного и красное, одутловатое — у отожравшегося. Хм. Ну да, красное, одутловатое. Или просто опухшее от пьянки. И красное по той же причине. Нет, конечно, вампирская и алкоголическая краснота отличаются друг от друга и, возможно, если я опишу этого типа, Чеглок сумеет понять, что к чему. Но я пока не могу — опыта не хватает.

Губы… Красные, толстые, как будто налитые кровью. Нет. Вполне себе средней толщины, бледные, синеватые.

Зубы упыря… Крупные, белые, просто ослепительно-белые. Вот уж точно нет. Кривые, желтые, пара гнилых.

Рана на шее — след от инициирующего укуса, который вампир не может заживить… Нет. По крайней мере — не видно.

Похоже, промах. Опять.

— Когда вы последнего клиента возили? — задал я один из последних вопросов, уже решив уходить.

— Када, када… На прошлой недели, — Комаров захихикал, как будто вспомнил смешную шутку.

Тоненький звоночек тинькнул у меня в голове. Последняя жертва из колодца была как раз недельной давности.

— Нечасто, я смотрю, — спокойно заметил я, внутренне подбираясь, хотя еще и сам не понимал, что вызвало тревогу, — Как же вы живете-то?

— Как-как… Раз — и квас.

За моей спиной лязгнула сковородка и я, уже понимая, куда попал, и что вообще произошло, упал на бок, выхватывая «наган».

Сковорода, которая должна была разбить мне затылок, грохнула по столу, полетели осколки бутылки, я, в падении, выстрелил два раза, не целясь.

Первая пуля оставила желтую дырку на грязной дверце кухонного шкафа, зато вторая пробила колено упыря.

Упырицы.

5

— Ну а теперь, — снова собрал нас в кабинете Чеглок, — хвастай, Степан Петрович, как ты сообразил, что упырь — не сам извозчик, а его жена?

Я скромно потупился, ибо хвастать было особо нечем:

— Да никак. Поначалу-то вообще ничего не сообразил, потом как-то сразу все в голове сложилось: жена у плиты возится, посудой лязгает, а ничем вареным-жареным-пареным и не пахнет, водки в доме море, закуска дорогая, а последний клиент — аж неделю назад, а потом, когда она сковороду подняла, тут и осенило — ЧЕМ убитых приголубливали. Успел увернуться… Ну, вот и все.