Табельный наган с серебряными пулями

Он требовательно посмотрел на меня. Я замялся. Идея уже начала казаться мне предельно глупой и мальчишеской.

— Это… Происшествия на территории выставки… Я думал… Что они вокруг места колдовства будут… Кругом…

Мои оправдания даже мне самому казались овечьи блеянием, но Чеглок смотрел на меня серьезно и внимательно.

— Правильно думал, — неожиданно сказал он, — Так можно вычислить, где колдовали. Правда, — тут же уронил он меня обратно, — уже давным-давно в каждом колдовском ритуале включаются элементы сокрытия последствий. Так что, вычислить так можно разве что совсем неумелого колдуна…

Неожиданно глаза Чеглока сощурились.

— Как сейчас. Смотри.

Он спрыгнул со стола и прихлопнул мой чертеж к столешнице:

— Видишь? — его палец обвел россыпь моих пометок, — Видишь?

— Вижу.

— Что ты видишь?

— Пометки.

— Что они означают?

— Происшествия какие-нибудь.

— А как отличить обычные происшествия от последствий колдовства?

Я задумался.

— Да никак, — отмахнулся Чеглок, — Как ты поймешь, загнал занозу в палец потому, что колдун рядом или потому, что ты разиня?

— По необычности, — сообразил я.

— Необычных у тебя только три случая. А вот по частоте…

Чеглок достал из кармана тоненький карандаш. Острый грифель нарисовал на моей схеме идеально ровный круг.

— Чтоб мне пусто было! — выругался я.

Нет, ну надо же таким слепым быть. Все утро глядеть на свой же собственный рисунок и ничего не видеть, пока тебя носом не ткнут, как слепого кутенка в сиську.

Точки внутри карандашного круга толпились гуще, чем точки снаружи. Нет, не намного гуще, разница была почти незаметна. Но она была.

Я столько времени смотрел на чертеж и не увидел того самого «ведьмина круга», который искал.

Вот болван!

— Молодец, Степан, — Чеглок хлопнул меня по плечу так, как будто хотел выбить из меня пыль, — Такую работу провернул. Теперь остается только пойти и взять колдунишку. Вот сюда.

Карандаш ткнул в центр круга. Прямо в одну из жирных точек.

Не может быть.

— Ну что, часок свободный у меня есть. Пойдем, Степан, посмотрим на эту свинку.

17

Огромная черная свинья все так же вяло хрюкала в своей загородке. Чеглок посматривал на нее с нескрываемым любопытством, я же ощущал в глубине души неприятный липкий, смешанный с омерзением, страх.

Мне еще никогда не приходилось видеть свинью-вурдалака.

Чеглок, все с той же довольной улыбкой, наблюдал, чуть прищурясь, за происходящим в павильоне свиноводства.

А здесь кипела работа.

Хлопала, распространяя белый дым, магниевая вспышка фотоаппарата, фиксируя черный колдовской круг, обнаруженный под слоем соломы в свинарнике. Смертная кровь несчастного ветеринара глубоко въелась в желтые струганные доски пола, сжигая их и обугливая.

Цюрупа бормотал молитвы, разбрызгивая освященную воду особой кисточкой. Хорошо, если этим и обойдется и не придется сносить павильон…

Чеглок развернулся на каблуках сапог: мимо нас двое красноармейцев провели профессора Низякина, со скрученными за спиной руками.

— Что же вы, гражданин Низякин, — в голосе начальника уже не чувствовалось ни улыбки ни веселья, — чтобы свинью оживить — человека убили?

Профессор резко вскинул голову и произнес убежденно:

— Я никакого человека не убивал. Я убил цыгана.

От такой убежденности мороз пробирал по коже.

18

— Товарищ Чеглок, так он что, и вправду Чернякова убил только, чтобы свою свинью оживить?

Начальник поздно вечером вызвал меня к себе в кабинет, чтобы обсудить ход расследования. За кружкой чаю с баранками.

— Да нет, Степан, тут все похуже завязано. Свинья эта — она не из простых свиней. Такую тушу раскормить из обычной свиньи, это, я тебе скажу, проще бегемота завести. Профессор, он давно колдовством баловался, еще с царских времен. Способ гигантских свиней выращивать он тогда же и придумал. Что за способ — он пока не сказал, только чует мое сердце, что без других жертв дело не обошлось. Свинья колдовством прямо пропитана.

— Так что же он, сумасшедший? — я отпил из жестяной кружки и откусил баранку. Вообще-то я любил чай сладкий пить и при этом от кольца колбасы откусывать. Вот только чувствую я, что еще долго мне на колбасу даже смотреть противно будет…

— Сумасшедший. Свихнулся на своих свиньях. Ему даже в голову не приходило, что людей нельзя колдовской свининой кормить. Он вообще, по моему, людей за людей не считал, только о своих свиньях беспокоился. А тут случись оказия…

Чеглок подцепил баранку ногтем большого пальца и щелчком забросил ее в рот.

— Заболела его свинья, — проговорил он, запив баранку чаем, — А все зелья остались под Рязанью. Ну, профессор ничего лучше не придумал, как позвать кого-нибудь из московских ветеринаров, кто жил поблизости от Нескучного. Ему кто-то Якова Чернякова и посоветовал. А цыган наш и вправду животину любил, вот и пошел ночью на больную свинью смотреть. Вот и посмотрел…

Чеглок опять отхлебнул чай. Я покивал головой. Все было понятно.

Обычный человек ничего бы не понял. Вот только цыган обычным не был. Его болезнь — вспомнил я, как она называлась, люцидопия — в конце концов его убила.

Увидев ауру околдованной свиньи — я не знаю, КАК она выглядела и не хочу этого знать, ветеринар как-то отреагировал, может быть, вскрикнул «Боже мой» или просто вздрогнул… Короче говоря, Низякин понял, что его тайна раскрыта. Он скрутил Чернякова — тот ни ростом ни силой не отличался, а все сумасшедшие невероятно сильные — связал и принес его в жертву.

В жертву своей свинье.

По очень простой причине: пока профессор возился с ветеринаром, свинья сдохла. И Низякин не придумал ничего лучшего, как поднять ее труп в виде вурдалака.

— Повезло нам, — побарабанил по столу пальцами Чеглок — очень повезло. Вурдалака, хоть человека, хоть свинью, вареной картошкой и зерном не прокормишь. Не сегодня-завтра она из свинарника бы выбралась и отправилась поискать себе человечинки…

У меня снова поползли по спине мурашки, крупные как моржи и ледяные… как моржи.

— Так что, Кречетов, считай, что если бы не ты — и жертв было бы… Вот капиталисты порадовались бы: в Совдепии хотели похвастаться своими достижениями, да прохлопали вурдалака!