Табельный наган с серебряными пулями

Вообще-то, на этом «все» не закончилось. Упырица, не обращая особого внимания на дымящуюся рану в колене, упорно лезла ко мне, клацая зубами, я держал ее за горло и бил кастетом по морде. Благо еще сам Комаров не стал вступаться за «супружницу» — выпрыгнул в окно и дал деру. Сейчас его ищут уже за соучастие в убийствах. Как удалось ее скрутить — просто чудо. Скорее всего, если бы не крест — заломала бы. Священные предметы нечисть сильно ослабляют.

— Только вот одно непонятно, Иван Николаевич, — вспомнилась мне одна неясность — В то, что Комаров в подручных упырицы ходил — это и неудивительно, я на войне на какую только мерзость людскую не насмотрелся. А вот сама упырица… Как же она-то могла в одной квартире с человеком жить и не загрызть? Разве бывает такое?

— Это я тебе, Степан, потом объясню…

6

И вот потом, когда мы остались в кабинете вдвоем, Чеглок мне рассказал одну вещь:

— Правильно ты тогда заметил, Степан. Умный упырь, когда он уже не один десяток сожрал, тот может с человеком сговориться и не трогать его. Да вот настолько умной наша упырица стала совсем недавно, где-то после тридцатой жертвы…

Да, тот колодец оказался не первым местом захоронения жертв проклятой парочки. Почти год они резвились — упырица кровь выпивала, извозчик себе деньги, которые несчастные крестьяне на покупку лошади припасли, забирал.

— Погоди-ка. А как же она раньше с ним жила?

— Воот. Не бывает такого, чтобы молодой упырь человека не трогал, который рядом с ним. Это нескладушка номер раз. А вот тебе и номер два — зачем она так часто жрала?

— От голода?

— Голод у нее через месяц, а то и полтора должен был начинаться. А тут — раз в неделю, как на конвейере. Зачем?

— Ну, чтобы ума быстрее набраться?

— Чтобы сообразить, что тебе нужно побольше ума — уже нужно какой-то ум иметь. Как будто кто-то заставлял ее быстрее до старой умной упырицы дорасти…

— Так может Комаров и заставлял?

— Нет, Степан. Не может простой человек упырями управлять…

— Простой? А непростой?

— А непростой — может. Давненько у меня подозрение, что завелся у нас в Москве такой непростой…

О чем говорил Чеглок, я узнал еще очень нескоро…

Дело номер 7: Финский нож

1

Сцепились мы как-то с моим соседом по комнаты в общежитии рабмила, Витькой Крамским, из отдела убийств…

Нет, не в смысле — задрались, мы с ним жили душа в душу. Не смотри, что Витка аркантропией страдает. Проще говоря — оборотень. А я, после того случая с петлюровцем, оборотней долго на дух не переносил. Знал бы заранее — может, и отказался бы от такого соседа, да только быть оборотнем в Советской России не запрещено, вот никто и не предупредил. А, может, все уже просто привыкли, вот и не подумали, что надо предупредить. В общем, знай я заранее — отказался бы. А так, когда узнал, мы вроде как и сдружились уже… Помню, перед полнолунием ему еще в аптеку за противоядием бегал как-то.

Так вот — сцепились мы с ним по поводу, не поверите, литературы. Казалось бы — где я, бывший рабочий, и где литература? Ан нет — литература, она ж не только из замудреных романов состоит, в которых одно дерево будут три страницы описывать, а от начала до конца предложения можно на буденовском коне скакать, не доскачешь. Рассказы про Ван Тассела, знаменитого сыщика — тоже ведь литература, пусть высоколобые умники и кривятся, мол, дешевое чтиво.

А поспорили мы вот о чем. В книгах Ван Тассел, как известно, до того, кто здесь скрытый упырь или там колдун, кто порчу наводит да кто тетушку в могилу заклятьем загнал — своим методом доходит. Дедуктивным. Посмотрит в свою лупу на пятна на полу, подумает немного, да и скажет, что, мол, убил графиню сын, натравил на нее, скажем, оборотня, что несомненно следует из… И все по полочкам разложит. Мне, помню, в детстве нравилось рассказы про него читать, все хотелось еще до конца самому допетрить, кто ж это графиню-то ухайдокал. Это потом мне больше рассказы про Пита Даггера нравится стали, который не столько умом действовал, сколько револьвером и кулаками. Зато приключений в его рассказах куда как побольше было.

Заявил мне, значит, Витька, что Ван Тассел — буржуйский прислужник, который только и делал, что всяких аристократов да аристократочек из беды выручал, да еще и за немалую денежку. А его метод хваленый, детективный, в жизни не работает. Если б, говорит, эту самую графиню не оборотнем травили, да так, что весь особняк в отпечатках лап, а, скажем, в подворотне приголубил бы здоровый мужик, нанятый на Хитровке за три копейки — черта б лысого этот Ван Тассел кого нашел. А вот он, Витька, нашел бы, потому как ему в отпечатках оборотневых лап возиться ни к чему, он по своим осведомителям пройдется и те ему вмиг намекнут, кто за это дело взялся, да где сейчас те самые три копейки пропивает.

Видимо, Витька рассказы о Ван Тасселе не все читал, а, может, и вовсе не читал, а так, по рассказам других читак пересказывает. Потому как Ван Тассел, конечно, бывало и на аристократов работал, да и деньги с них брал, жить-то ему на что-то надо, но очень часто и небогатых людей выручал, особенно тех, кого ложно колдуном либо ведьмой назвали. И денег с них не брал. Да, честно говоря, Ван Тассел и не только за убийства брался, за все, что угодно, лишь бы ему интересно было. В одном рассказе и вовсе учителю помогал понять, как же ученики списывать-то ухитряются. А что до осведомителей — так у него они тоже были, частенько в рассказах упоминались. Так что того самого убийцу за три копейки он нашел бы точно также, как и Витька — пройдясь по осведомителям. Просто в рассказах этого не упоминали, потому как — неинтересно. А что до витькиного пренебрежения дедуктивным методом — так наши ж агенты им постоянно пользуются, только умными словами его не называют. Вон, далеко ходить не надо — товарищ Чеглок. Тот только взглядом по человеку скользнет — и уже скажет, кто тот, да откуда, да его ли сапоги отпечатались там, где склады потребкооперации подломили. И это при том, что человек перед ним и вовсе босой мог быть.

В общем, сошлись мы на двух вещах: на том, что жизнь все же бывает похожа на рассказы о Ван Тасселе, и на том, что розыск стоит на двух ногах — ум и осведомители. И без любой из этих ног агент — не агент, а так, хромой инвалид.

Огорчало меня только то, что этот хромой инвалид — это я. Нет, умишком вроде как не обделен, по крайней мере, дураком никто, особенно мой начальник не называл. Отчим покойный, бывало, называл, но у него все дураки, кто на выпивку не дает. Ум, вроде, есть, а осведомителей — нема. Оно ведь как — чтобы хорошего осведомителя завербовать, который не туфту тебе всовывать будет[1], вместо хорошего — дрянь, а ценные сведения рассказывать — тебя преступники уважать должны. А какое ко мне уважение, когда в МУРе меньше года, меня и не знает еще никто? Так, на подхвате у остальных, своих дел раскрыл раз-два и обчелся.

Нет, есть у меня один осведомитель… В смысле, осведомителей у меня — один. Старик-шаман, что на Маросейке живет. И тот, по-моему, чисто из жалости согласился помогать, подкидывать сведения.

То ли дело — товарищ Чеглок. У того, не удивлюсь, если весь преступный мир Москвы в осведомителях ходит. А уж те, что под «трехсотыми»[2] ходят — так и вовсе все, как один. Вот и в этот раз…

2

— Кречетов? Где остальные?

— На выезде, товарищ Чеглок, — вскочил я из-за стола. Не из дореволюционного чинопочитания, а потому как понятно, что нужно спешить куда-то, Чеглок в наш кабинет не вошел, а буквально влетел.

— Ах ты ж, ёлки зеленые! Бери оружие — и по коням.

— Куда скакать-то, товарищ Чеглок?

— Несгораемый шкаф у Штипельмана на лапу взяли[3]. Золота и украшений на сорок миллиардов совзнаками.

Я присвистнул. Потом спохватился:

— Так, а ОБН тут при чем? Это же отдел…

— Во-первых, — деловито произнес мой начальник, проносясь по коридору бодрым шагом, — не надо участки делить, мол, это мое, таки быть вспашу, а это не мое, хай бурьяном зарастает. Все мы — МУР и у всех у нас одна задача — с преступностью бороться. А во-вторых — так уже получилось, что дело это по самому, что ни на есть нашему профилю. Шкаф у Штипельмана не кто-нибудь, а див вскрывал.