Таёжный, до востребования

Я уговорил Валю оформить бюллетень в женской консультации, эта история сказалась на ней не только психологически, но и физически. Она вообще не очень хорошо переносила беременность. Ранний токсикоз, давление, упадок сил, потеря аппетита… В консультации ей назначили витамины, и я ставил ей уколы.

– Что было после того, как вы оставили отцу записку?

– Когда на следующее утро я приехал в Склиф, меня на проходной ждал брат. Он сказал, что отец вне себя от гнева, и посоветовал мне немедленно уехать. У Сардора был такой взволнованный вид и говорил он так горячо, что я, пообещав брату последовать его совету, пошел к заведующему отделением и попросил отпуск по семейным обстоятельствам, но ожидаемо получил отказ. График дежурств был расписан на месяц вперед, заменить меня было некем.

– И тогда вы просто уехали? Сбежали с Валей из Москвы?

Вахидов покачал головой.

– Нет. Я не мог подвести коллег. Кроме того, уволившись вот так, удаленно и постфактум, я поставил бы крест на дальнейшей карьере. Я понадеялся, что отец остынет и, по крайней мере, выслушает мои аргументы. Он не мог изменить то, что уже случилось. Но вышло по-другому. Отец приехал в Склиф, чуть ли не за руку вытащил меня из ординаторской и потребовал предъявить ему Валю. Я отказался. И тогда он…

– Что? – я напряженно подалась вперед.

– Ударил меня на глазах у коллег.

Я охнула, прижав ладонь к губам. Меня затопила волна сочувствия – не менее сильного, чем раздражение, которое я ощущала чуть ли не с первой минуты рассказа Вахидова.

– В тот день отец впервые поднял на меня руку. Даже когда я был ребенком, он никогда меня не бил – воздействовал только словами. Я не пытался сопротивляться или защищаться, настолько был потрясен случившимся. Воспользовавшись этим, отец попытался ударить меня снова, но коллеги его оттащили и заставили покинуть отделение, а меня отвели в ординаторскую и, по моей просьбе, оставили одного. Мне было так стыдно, что я просидел в ординаторской до самого вечера, пытаясь понять, что делать дальше. Мыслей совершенно не было. Я раньше не подозревал, что голова может быть настолько пустой.

– Но в итоге вы все же приняли решение.

– У меня не оказалось выбора. В Москве нам с Валей не было бы покоя. Брат вынужденно принял сторону отца, поэтому я не мог рассчитывать на его поддержку или обратиться за помощью в диаспору, поскольку нарушил главный закон: во всем повиноваться родительской воле. Нам действительно нужно было переехать в другой город. Но не в спешке, а завершив прежде свои дела. Это относилось не только ко мне, но и к Вале, которая была человеком даже более ответственным, чем я. Вначале мы хотели уехать в ее родной Норильск. Но мой друг, работавший в Министерстве металлургической промышленности, сказал, что Норильск – не лучшее место для рождения ребенка. Ранние смерти нескольких Валиных родственников и бывших одноклассников подтверждали его слова. Тогда мы с Валей подали запрос в бюро трудоустройства при Мосгорисполкоме, куда со всей страны стекалась информация о потребности в медперсонале. Нам предложили на выбор несколько мест. Краевая больница в Калмыкии, госпиталь для ветеранов в Тюмени, ЦРБ в Беломорске, была еще, кажется, больница в Черкесске… Я удивился, сколько в стране медицинских учреждений, где одновременно требуются анестезиолог и хирургическая медсестра.

– Почему вы выбрали Таёжный?

– Мы не выбирали. Мы тянули жребий. Написали города на бумажках, сложили в шапку, и Валя вытянула Таёжный.

– Не самый близкий путь для беременной женщины.

– Да, – мрачно кивнул Вахидов. – Лучше бы мы выбрали Беломорск и поехали поездом. К сожалению, я слишком поздно это понял.

– Что произошло?

– В самолете у Вали открылось кровотечение. Когда мы приземлились в Красноярске, на взлетно-посадочной полосе ее ждала скорая. Валю экстренно доставили в больницу, но сохранить беременность не смогли.

– Рустам, мне так жаль. Это…

– Не надо. Всё уже прошло. Как бы ужасно ни звучало, теперь я думаю, это к лучшему.

– Вы имеете в виду…

– Да. Что ребенок не родился. Иначе сейчас я или был бы отцом-одиночкой, или не знал, где находится мой сын и кто его воспитывает.

– Валя от вас ушла?

Вахидов кивнул.

– Надо отдать ей должное: она продержалась два с половиной года. И неоднократно пыталась убедить меня переехать в Красноярск. Однажды, в очередной раз услышав мое «нет», Валя прямо сказала, что уедет в любом случае, со мной или без меня. Но я, самонадеянный осел, подумал, что она это не всерьез.

– Ей настолько тут не нравилось?

– Вале было тесно в маленьком поселке, окруженном тайгой. Она уехала из Норильска, бросив первого мужа, за которого вышла замуж сразу после школы, потому что хотела жить в столице, со всеми ее возможностями, развлечениями, достопримечательностями… Валя прожила в Москве семь лет, прежде чем познакомилась со мной, и успела привыкнуть к тому, что может дать этот город человеку активному, любознательному, целеустремленному. Возможно, она оказалась не готова к тому, что, переехав в Таёжный, мы постоянно будем вместе – и на работе, и дома. Одно дело – многоэтажный многокорпусный Склиф, и совсем другое – наш стационар, с ежедневной работой бок о бок. Но в нашем переезде были и положительные моменты. Нам дали комнату в семейном общежитии, поставили в очередь на отдельную квартиру, положили неплохие зарплаты – конечно, более скромные, чем в Склифе, но ведь здесь и тратиться особо не на что: из развлечений только кино и танцы, ассортимент в магазинах ограничен, да вы и сами знаете. Если бы Валя родила, ребенок на первое время стал бы центром ее жизни, отвлек от ощущения добровольного заточения, которое она испытывала почти постоянно, а потом она или втянулась бы в местную жизнь, или мы уехали бы вместе…

– Почему вы не попытались снова завести ребенка?

– Мы пытались, но безуспешно. После обследования выяснилось, что после того выкидыша Валя не способна беременеть. Я думаю, это стало еще одной причиной, почему она решила уехать. Чтобы я мог жениться на женщине, способной родить мне детей. Она знала, как важно для меня, человека восточного, иметь сына, наследника.

– Для вас это действительно так важно?

– Конечно. Но я и мысли не допускал, чтобы расстаться с Валей. Я очень ее любил. Эх, да что говорить! – Вахидов яростно взъерошил волосы. – Я продолжаю ее любить и надеюсь, что она вернется.

Я писал ей, предлагал усыновить ребенка. Но в ответном письме она прислала документы на развод.

– И что вы сделали?

– Подписал согласие о заочном расторжении брака и отослал обратно.

– Но зачем? Если вы надеялись на ее возвращение…

– Зоя, вы же не думаете, что человека можно удержать штампом в паспорте?

Я подумала о Матвее и покачала головой:

– Нет. Конечно, нет.

– К тому же нас развели бы в любом случае, просто это заняло бы больше времени.

– И где Валя сейчас?

– Не поверите – в Ленинграде.

– Серьезно? Как все-таки тесен мир!

– Да, я тоже так подумал, когда узнал, откуда вы приехали.

– А ваши родители? Вы общаетесь? Я знаю, что родня присылает вам баранину к праздникам. Значит, они вас простили?

– Родители не знают о разводе. Со временем отец успокоился, даже написал несколько писем, но наши отношения безнадежно испорчены. Не думаю, что он когда-нибудь меня простит. Для него я – паршивая овца в стаде. Отщепенец, поставивший чувство к женщине превыше сыновнего долга. К счастью, есть Сардор, полностью оправдавший родительские надежды. Не будь Сардора, отец так или иначе заставил бы меня вернуться в Москву. А мясо мне присылают ташкентские родственники, которые не знают истинной причины моего переезда в Таёжный.

– Но им известно, что вы не женились на Шохруз.

– Разумеется, они знают, что свадьба не состоялась. Отец, дабы сохранить лицо и не рассориться с родней, телеграфировал в Ташкент, что меня срочно отправили в длительную и дальнюю командировку по линии Министерства обороны, поэтому свадьба не может состояться. Мой новый адрес явился убедительным доказательством. Учитывая, что Шохруз через несколько месяцев вышла замуж, версия отца оказалась правдоподобной и достаточной для расторжения помолвки. Вот, Зоя, такова моя история. Простите, что отнял у вас столько времени. Хотел покороче, но не получилось.