Таких не берут в космонавты. Часть 2

Юрий Михайлович сидел спиной к окну. Курил. Он взглянул на меня, чуть сощурил правый глаз. Указал мне папиросой на кухонный табурет. Поднёс папиросу к губам, затянулся дымом. Выдохнул струю дыма в сторону раковины.

— Рассказывай, Василий Пиняев, — сказал он.

Я уселся за стол напротив Юрия Михайловича, деловито поставил на бёдра около живота портфель. Генка прошёл мимо меня и замер рядом с окном. Он опёрся руками о подоконник — растопырил острые локти.

— Рассказываю, — произнёс я.

Щёлкнул пряжками портфеля. Положил на столешницу перед собой тетради (накрыл ими с десяток крупинок табака и пару чешуек пепла). Убрал портфель под стол и взглянул Генкиному отцу в лицо.

— Скоро у нас в школе будет концерт, посвящённый Дню советской армии и военно-морского флота, — сказал я. — Мне выдали поручение от школьного комитета комсомола подготовить пригласительные открытки для приглашённых на концерт наших шефов с тракторного завода. Это такие обычные открытки без марок. Вот образец.

Я вынул из тетради и положил рядом с пепельницей неподписанную открытку.

— Мне дали список приглашённых на праздник людей, составленный в отделе кадров тракторного завода. Я проявил инициативу и придумал, приуроченный к празднику конкурс. У нас в школе три учителя физкультуры. Я решил, что проведу опрос среди приглашённых на концерт женщин. Спрошу у них, кого из трёх физруков они считают самым симпатичным.

Стоявший у окна Генка хмыкнул.

Юрий Михайлович стряхнул с папиросы пепел.

Я пожал плечами и продолжил:

— Мне показалось, что такой шуточный конкурс всем понравится. Поэтому я попросил друга, чтобы он нарисовал портреты физруков. Я попросил об этом Алексея Черепанова, Гена его знает. Подписанные приглашения для мужчин я передал в отдел кадров завода. Приглашения для женщин вручал лично: ходил по указанным в списке адресам.

Тюляев-старший взял со стола открытку, осмотрел её с обеих сторон.

— Я приходил к женщинам домой, вручал им приглашения и показывал рисунки. Женщины говорили, кто из нарисованных физруков им больше понравился. На обратной стороне портрета я ставил плюс за каждый отданный за участника конкурса голос. Опросил четырнадцать женщин из двадцати двух. Позавчера я поехал к пятнадцатой, показал ей портреты.

Я взмахнул рукой — отогнал от своего лица дым.

Вынул из тетради лист (аккуратно вырвал его вчера вечером), положил его на столешницу, сдвинул в сторону терпеливо слушавшего меня Юрия Михайловича.

— Работница тракторного завода Маркелова Серафима Николаевна узнала этого человека, — сказал я.

Юрий Михайлович опустил взгляд на портрет.

Генка на шаг отдалился от окна, вытянул шею и взглянул на рисунок.

— Это Фомич, — сообщил он. — Дмитрий Фомич, наш физрук.

— Да, — сказал я. — Это Дмитрий Фомич Попов. Маркелова вспомнила его фамилию и имя, они настоящие. Заявила, что Попов её бывший одноклассник. Раньше Дмитрий Фомич проживал в деревне Константиновка Губкинского района Белгородской области. Серафима Николаевна сообщила, что летом сорок первого года Попов собственноручно казнил её младшего брата Афанасия.

Только сейчас я заметил во взгляде Юрия Михайловича интерес.

— Василий, уточни, что ты подразумеваешь под словом «казнил», — попросил Тюляев-старший.

Он положил дымившуюся папиросу на край пепельницы, взял в руки Лёшин рисунок.

— Маркелова заявила, — сказал я, — что летом сорок первого года Дмитрий Попов вступил в отряд полицаев, организованный в Константиновке оккупантами. В сентябре сорок первого Попов участвовал в аресте комсомольского подполья Константиновки. Серафима Николаевна видела, как Дмитрий Попов собственноручно набросил верёвочную петлю на шею её пятнадцатилетнего брата.

— Фомич? — удивился Генка.

Он подошёл к столу — тень от его головы накрыла пепельницу.

Я кивнул.

Сказал:

— Да. Маркелова опознала в нашем физруке пособника немецко-фашистских захватчиков и убийцу своего брата. Она показала мне школьную фотографию. Там я увидел молодого мужчину очень похожего на Дмитрия Фомича Попова. Только на вид Фомичу с того фото примерно семнадцать лет. Маркелова мне рассказала о преступлениях, совершённых полицаями в Константиновке.

Я вынул из тетради ещё один лист, положил его на стол.

— Это фамилии и имена предателей родины, работавших на фашистов во время оккупации Константиновки. Я записал их со слов Серафимы Николаевны. У Маркеловой, как оказалось, превосходная память. Я даже составил описание внешности некоторых бывших полицаев. Обнаружил, что внешность одного из них, некоего Кирилла Сергеевича Белова по прозвищу Косой, мне знакома.

Я протянул Тюляеву-старшему портрет соседа нашей классной руководительницы.

— Этот человек проживает по соседству с Лидией Николаевной Некрасовой, учительницей немецкого языка из нашей школы. Его зовут Кирилл Сергеевич. Его фамилию я не знаю. Не удивлюсь, если он и сейчас называется Беловым. Кирилл Сергеевич устраивал пьяные дебоши по месту своего жительства. Мы как раз планировали пожаловаться на него участковому. Лёша подготовил его портрет для милиции.

Я указал на рисунок и сообщил:

— Маркелова опознала в этом человеке своего бывшего односельчанина по прозвищу Косой. Того самого, что сотрудничал с оккупантами. Косой состоял в отряде полицаев вместе с Дмитрием Поповым. Серафима Николаевна сказала, что в Константиновке ещё живут люди, которые подтвердят её рассказы и опознают этих бывших полицаев. Юрий Михайлович, знаете, что я подумал?

Тюляев-старший поднял на меня взгляд и ответил:

— Даже не представляю.

Он взял папиросу, затянулся дымом.

— Юрий Михайлович, — сказал я, — а что если и другие полицаи из Константиновки тоже сейчас живут в Кировозаводске? И тоже под своими именами: теми, которые мне назвала Серафима Николаевна?

Я показал на составленный «со слов Маркеловой» список имён и фамилий.

Юрий Михайлович покачал головой.

— Вот откуда ты такой взялся, Василий? — произнёс он.

— Из Москвы, — подсказал Генка.

Он замер рядом с отцом, рассматривал портрет Кирилла Сергеевича.

— Такой хороший был вечер, — сообщил Юрий Михайлович. — Я концерт по телевизору смотрел. Наслаждался теплом и покоем. Пока не появился ты, Вася из Москвы.

Тюляев-старший затушил в пепельнице папиросу и спросил: