Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
Глава 21
В Генкиной комнате пахло мужским одеколоном (аромат хвои) и табачным дымом (этот запах проникал сюда из кухни). Я заметил, что за окном стемнело — под потолком светила спрятанная в матовый стеклянный плафон лампа. Чуть поблёскивали висевшие над письменным столом изображения Юрия Гагарина и Элвиса Пресли. Стёкла, под которыми в рамках прятались фотографии, тоже отражали желтоватый свет лампы. Сверкали металлические набалдашники на спинках кроватей. Из гостиной доносились звуки начавшегося по телевидению концерта. На тумбочке около кровати тикал будильник,
Я отметил, что впервые видел на лице Геннадия Тюляева смущение. Невольно почувствовал себя Иришкиным отцом, у которого попросили руку дочери. Сообразил, что в прошлой жизни я в подобной роли не побывал. Дочерей у меня тогда не было, а внуками я так и не обзавёлся. Генка пристально посмотрел мне в лицо: дожидался моего ответа. Я не сдержал улыбку — Генкины усы нервно дёрнулись. Повеселил меня не Генкин вопрос — я представил выражение Иришкиного лица после того, когда я передам Лукиной просьбу Тюляева. Я невольно задумался о том, поговорю ли сегодня с Иришкой на тему похода в кафе «Юностсь». Не сомневался: после подобного разговора моя двоюродная сестра полночи не уснёт.
— Так что? — спросил Тюляев. — Она согласится?
Я пожал плечами.
Ответил:
— Понятия не имею. Это у неё нужно спросить. Поинтересуюсь, если ты хочешь.
— Хочу, — сказал Генка.
Он скрестил на груди руки.
— Только сестра мне сразу задаст вопрос…
Я не договорил — выдержал паузу.
Генка поддался на мою уловку.
— Какой вопрос? — спросил он.
— А как же Клубничкина? Вся школа знает, что вы с Черепановым из-за неё конфликтовали. И вдруг такой неожиданный поворот. Как бы Иришка не заподозрила подвох. Я бы на месте сестры его точно заподозрил.
Генка покачал головой.
— Никакого подвоха, — сказал он. — В позапрошлое воскресенье мы с твоей сестрой пообщались. Как оказалось, она интересная девчонка. К тому же, она симпатичная. Я бы сам к ней подошёл. Но решил, что сперва проясню этот вопрос у тебя. Во избежание недопонимания, так сказать. Потому что мне бы твой интерес к моей сестре тоже показался бы подозрительным.
Тюляев стрельнул взглядом в сторону висевших на стене фотографий.
Я взглянул на фото в рамке и спросил:
— Это твои сёстры?
Геннадий улыбнулся.
— Да. Вера и Люба. Они пять лет назад окончили нашу школу. Уступили мне эту комнату.
Тюляев развёл руками.
— Раньше я в гостиной на раскладушке спал. Теперь живу здесь один, как король.
— Пять лет назад?
Я отыскал взглядом на стене фото с молодым безусым Юрием Михайловичем, указал на неё рукой.
— В сороковом году твоим сёстрам уже года по три было. Или на фото опечатка? Оно не сорокового года?
— Сорокового, — сказал Гена. — Но на этой фотографии другие мои сёстры. Оля и Оксана. Я их никогда не видел. Они умерли до моего рождения: вместе с папиной первой женой во время войны. Не пережили блокаду. У моей мамы тоже когда-то другой муж был, военный лётчик. Он тоже погиб. Мама говорила, что Вера и Люба на него похожи.
Тюляев пожал плечами.
— А с Клубничкиной у меня всё кончено, — заявил
Генка.Он качнул головой, сказал:
— Всё. Больше я не смотрю в её сторону. Пусть твой Черепанов хоть женится на ней. Если он сумасшедший.
Тюляев скривил усы.
— Вчера на репетиции я понял, что ты, Пиняев, был прав. Ни к чему хорошему Светкины интриги не приведут. Она полощет мозги всем подряд. Если хочешь знать, Ермолаевы мне сегодня предложили подкараулить тебя на улице.
Геннадий усмехнулся и добавил:
— Вот я и подумал, что так и до ножа в живот недалеко.
Тюляев покачал головой.
— Светка заигралась в актрису, — сказал он. — Я в её аферах больше не участвую. Ты правильно тогда сказал: в тюрьме она меня не навестит. Да и сам я за решётку не рвусь.
Генка вздохнул и сообщил:
— Я сегодня поругался из-за неё с Ермолаевыми. С Серёгой и Сенькой. Доказывал им, что бить тебя втроём — не самая удачная идея. Ты не поверишь: парни заявили, что я тебя испугался.
Стоявший на тумбе будильник громко щёлкнул, но не зазвенел.
Я и Генка скрестили на нём взгляды.
— Ладно, — сказал Тюляев. — Если хочешь, пойдём в кафе толпой. Как в прошлый раз. Только Светку Клубничкину не позовём, разумеется. Убедишься, что я не задумал никакую подлость.
Тюляев посмотрел мне в лицо.
Я кивнул и ответил:
— Такой вариант мне нравится. В кафе мы пойдём. В воскресенье, все вместе.
Добавил:
— Там с Иришкой и поговоришь. Сам. О чём захочешь.
Вечером я всё же пересказал Иришке свой разговор с Тюляевым.
Лукина недоверчиво переспросила:
— Он хотел пойти в кафе со мной? Вдвоём?
Мне показалось, что Иришка сейчас взвизгнет от восторга.
Но Лукина то ли сдержала порыв, то ли всё же усомнилась в правдивости моих слов.
— Так он сказал. Но потом мы решили, что пойдём в «Юность» все вместе. Как в позапрошлое воскресенье.
Иришка уселась на кровать, словно ощутила слабость в ногах.
Она запрокинула голову, посмотрела мне в лицо и спросила:
— Вася, что это значит? Я ему нравлюсь?
Я развернул стул, уселся на него. Положил левую руку на письменный стол.
— Не спеши с выводами, сестрёнка.
Лукина нахмурилась.
— Ты думаешь… он притворялся? — спросила она. — Какую-то подлость задумал?
Иришка сощурилась.
— Думаю, что у нас пока мало информации для выводов, — ответил я. — Поэтому и напросился в кафе вместе с вами. Прослежу, чтобы ты не наделала глупостей, вела себя правильно.
Иришка фыркнула.
— Какие ещё глупости, братик? Я приличная девушка! Это у вас в Москве все только глупостями и занимаются.
Я ухмыльнулся.
— Ты не о тех глупостях подумала, сестрёнка. Помнишь, что я тебе говорил? Женщина для мужчин — это ценный приз. Чем он ценнее, тем желаннее. А ценность женщины в глазах мужчины — понятие относительное. Мы с тобой это уже обсуждали. Поэтому твоя задача на время воскресного похода не обесценить себя в Генкиных глазах. Понимаешь?
Иришка дёрнула плечами.
— Наверное.
— Мы с тобой на эту тему ещё побеседуем, — пообещал я. — Завтра, после репетиции концерта.