Там, где цветёт папоротник

Отфыркиваясь, поднялась на руках, огляделась. Василина стояла чуть в стороне. Или то была не Василина? Лица было не разглядеть, да и голос был не совсем ее:

– Ну, что ж ты под ноги не смотришь, дочка? – глубокий, грудной, чуть насмешливый он был одновременно похож и не похож на голос травницы.

– Баба, я заблудилась, – Любомира решила не тянуть кота за хвост и сходу попросить совета. – Что делать? Помоги мне.

– А зачем провожатого прогнала от себя? – голос стал строже.

– Да, я же… – девушка опустила голову, не зная, что сказать в свое оправдание. – Да, он же знаешь кто? – вскинулась, но Василины перед ней уже не было. Ведунья оказалась за спиной Любомиры, хоть вот только что стояла рядом.

– Знаю-знаю, – прозвучало с насмешкой. – Что, такой страшный?

Любомира чувствовала себя очень странно. Она никак не могла разглядеть наставницу, словно у нее голова кружилась после хоровода.

– Да, не… особо. Он… добрый… и красивый, – добавила, смущаясь донельзя.

Смутилась еще сильнее, когда в ответ услышала смех – заливистый, совсем не старческий. Не Василинин.

– То-то и оно – красивый. Дуреха ты еще молодая! – снова образ Василины растворился в потоках дождя, и голос прозвучал откуда-то сверху, словно это сам дождь разговаривал с Любомирой.

– Так некому меня уму-разуму учить! Сирота я! – ведьмочка прокричала с вызовом, запрокинув голову.

– Приходи – научу. Заждалась уже… – голос звучал все тише, заглушаемый растущим шумом летнего ливня.

Снова прогремел гром, долгий, раскатистый во все небо.

– Василина? – Любомира попыталась перекричать шум дождя. – Василина, вернись! Скажи мне еще! Что мне делать? – она кинулась было следом за травницей, да куда только бежать? Кругом болотина и льет, как из ведра.

Ведьма топталась на одном месте, вертелась по сторонам, силясь разглядеть образ Василины. И вот, среди пелены дождя ей почудился другой силуэт – грузный, четверолапый.

– Беруня! – она закричала радостно. – Ты меня нашел, миленький.

Но силуэт был намного крупнее Беруни. Это был не медвежонок, это был взрослый медведь. Любомиру пробрал озноб, она попятилась, снова запуталась ногами в переплетении болотных трав и плюхнулась на попу, прямо в лужу.

Страшный зверь приближался, раздвигая могучими боками струи дождя. Он был огромен, Марун показался бы медвежонком рядом с этим великаном. Лохматая шуба его сияла, точно объятая пламенем, и даже летняя гроза не могла затушить этого огня. Древний дух, хозяин леса, он навис над дрожащей Любомирой, склонился к ней… И глаза у него были совсем человеческие, ясные, голубые…

– Почему не слушаешь своего сердца, Любомира-травница? – великан пророкотал человеческим голосом, и Любомира так испугалась, что даже не удивилась этому.

Она только помотала головой, силясь оправдаться, но язык точно онемел. Дух леса наклонился еще ближе, девушку обдало горячим дыханием. С пылающей шкуры сыпались искры, валил густой пар. Любомира зажмурилась от страха, и снова раздался громовой раскат. Батюшко мчался на своей упряжке, колдовские кони били копытами о небесную твердь, выбивая искры молний, грохоча тяжелыми подковами…

Любомира всхлипнула, открыла глаза, готовая принять наказание, но медведя-великана перед ней больше не было. В сомнении она протерла лицо от воды, оскальзываясь, поднялась на ноги. Впереди сквозь пелену дождя светилось что-то, словно бы костер горел. Мимоходом ведьмочка удивилась: как так, гроза бушует, а костер не тухнет. Ноги сами понесли ее на огонек…

Прямо у трухлявого выворотня [***], прикрытый высокими перистыми листьями папоротника, рос цветок, высокий и крупный. А лепестки у него сияли, словно язычки пламени… Как завороженная, Любомира смотрела на пляску колдовского огня:

– Папоротник… зацвел… – проговорила удивленно. Протянула руку, чтобы коснуться редкого чуда, и в этот момент полыхнула молния.

Ведьмочка сморгнула, а когда открыла глаза, чудо-цветка как не бывало, только мокрые перистые листья папоротника шуршали на ветру. Порыв ветра швырнул в лицо Любомиры пригоршню дождевой воды. Девушка принялась отфыркиваться, пытаясь протереть глаза, и вдруг разом почувствовала, как она промокла и продрогла. На ней нитки сухой не осталось, а гроза и не думала униматься. Деревья стонали под натиском ветра и испуганно шуршали листвой, которая обильно ссыпалась с их крон. То и дело сверкали молнии – почти без остановки, гром гремел, сотрясая нутро. Любомира потерянно огляделась в поисках хоть какого-то укрытия. Рванулась было, к ближайшему сухому дереву, но в этот момент молния с громким хлопком ударила в его макушку. Сверху на голову ведьмочки посыпались искры, но поток воды с неба был настолько силен, что тут же загасил не успевший вспыхнуть лесной пожар.

Девушка испуганно захныкала, обняла себя за плечи и шагнула внутрь зарослей кустарника, наивно думая, что их тощие мокрые кроны хоть немного защитят ее от дождя. Опустила голову, чувствуя, как течет по ее телу дождевая вода, и тихонько заплакала.

Так она и стояла, мокрая насквозь, замерзшая и испуганная, когда ей на плечо легла тяжелая рука.

______________________________

[***] выворотень – вывороченный из земли с корнем ствол дерева или пень

Глава 7. Чудо-гребешок

В первый момент Любомира дернулась, силясь вырваться, но пришелец держал крепко. И настойчиво поволок ее за собой в чащу.

– Куда ты меня тащишь? Пусти! – ведьмочка попыталась отцепить от своего плеча чужую руку. – Ты кто такой?

Она в очередной раз рванулась, и пальцы разжались. От неожиданности Любомира запнулась о болотную кочку. Вгляделась в мокрое лицо спасителя:

– Марун? Ты же ушел… – протянула недоуменно, но охотник не стал слушать ее лепета, снова сграбастал в охапку и потащил за собой. На сей раз девушка не сопротивлялась, покорно следуя за провожатым.

Шли они недолго. Через пару десятков шагов Марун толкнул ее под корень огромного вывороченного пня, прямо в яму. И сам спрыгнул следом. Выворотень немного защищал от дождя и ветра, а с той стороны, что была открыта непогоде, охотник прикрыл девушку своим телом. Крепко-крепко прижал к себе, унимая ее дрожь.

И Любомира послушно прижалась к мужчине, чувствуя, как ее колотит, как занемели от холода и сырости ее ручки-ножки. И чувствуя, каким теплом веет от его широкой груди. Недолго думая, она уткнулась в нее лицом, выдыхая теплый воздух, грея их обоих. Радуясь, что она может прижаться к кому-то сильному и крепкому и хотя бы ненадолго отдать ему право решать за нее. И даже говорить ничего не нужно было – не сейчас. Он вернулся, несмотря на обиду, пришел за ней, отыскал посередь грозы на болоте…