Там, где цветёт папоротник
Шрифт:
– А вот, и пожалею, – Любомира вскинулась. – Мне вообще всех жалко. И разбойников этих, и медвежонка осиротевшего, и даже… тебя.
– Копьеца жалко, – Марун проворчал, сделав вид, что не услышал ее последних слов.
Теперь Любомира шарила по полянке в поисках оброненного гребешка. Вздохнула: вот и второй подарок Василины оказался бесполезен, не уберег ее от злых людей.
Гребня она так и не нашла в темноте, зато отыскала Беруню. Медвежонок сидел под кустом, напуганный, но совершенно невредимый. Увидев свою благодетельницу, звереныш обиженно заревел, и ведьмочка подхватила
Марун скинул с плеч порванную куртку и теперь штопал ее, пытаясь хоть немного прихватить разошедшиеся швы. Любомира наблюдала за ним исподлобья. Наконец, не выдержала:
– Не мужицкое это дело, одежу штопать. Дай, я, – и решительно выхватила у него рукоделье.
Марун поморщился:
– Покуда бобылем живешь, всему научаешься: и одежу себе штопать, и кашу стряпать…
Любомира принялась ловко орудовать длинной портняжной иглой – сколько ей пришлось чинить порток младшему братцу, она теперь не глядя могла любую дыру зашить. И уж коли Марун сам заговорил о своей одинокой доле, ведьмочка решилась-таки задать вопрос, который мучил ее с самой купальской ночи, когда она образ зверя в костре углядела:
– В деревне разное болтают, но и сам ты говорил, – она медлила, понимая, что вопрос охотнику не понравится, – что супружницу твою медведь… того… Скажи, Марун, а тот медведь, это не…
– Это был не я! – охотник проревел с такой яростью, что на миг Любомире показалось, сейчас он снова обернется зверем. – Тогда я еще не был… таким чудищем.
От испуга уколов палец иглой, ведьмочка пробормотала себе под нос:
– Прости.
– Ничего, – остывая, Марун болезненно поморщился и приложил ладонь к боку. На руке осталось пятно свежей крови.
– Рана у тебя глубокая, – от глаз Любомиры не скрылась ни гримаса мужчины, ни его рука, перепачканная в крови. – Дай, все-таки посмотрю. Ну, какие у тебя теперь от меня могут быть тайны?
Отложив в сторону недошитую куртку, Любомира шагнула к охотнику, выжидательно зависнув над ним. Уперла руки в бока:
– Дай, говорю, посмотрю, – за показной суровостью ведьмочка прятала смущение и страх. Да, все-таки страшно ей было. Чай, не каждый день встречаешь в лесу оборотника.
Марун посмотрел на нее снизу вверх, исподлобья. Спросил снова:
– Не боишься?
– Боюсь, – Любомира нахмурилась. – Но что ж теперь, помирать тебя бросать?
И опустилась перед мужчиной на колени.
– Так-то помирать я не собираюсь, – Марун усмехнулся, следя за руками Любомиры.
– Да, кто тебя знает, – ведьмочка распотрошила свою котомку и теперь привычными движениями готовила снадобья да перевязь. – Ложись, показывай, где болит.
– Болит – здесь, – Марун приложил руку к сердцу.
Любомира по наивности принялась было осматривать его грудь, но быстро сообразила, что охотник имел в виду другое.
– Я про рану вообще-то, – пробормотала себе под нос.
Мужчина откинулся на спину, давая девушке рассмотреть себя
во всей красе. Между его ребер с левой стороны виднелся небольшой порез, из которого медленно сочилась кровь. И Любомира изо всех своих девичьих сил пыталась сосредоточиться на ране. А не разглядывать тело охотника. Обычно мужчин врачевала Василина, Любомира лишь помогала ей, и до сегодняшней ночи ни разу не видела нагого мужского тела так близко.– Еще бы чуть-чуть, и в сердце, – ведьмочка скорбно нахмурилась.
– Ерунда, по ребру скользнул. У медведя шкура толстая, – видя, какое действие произвел на девушку вид его обнаженного стана, Марун чуть усмехнулся. – Нравлюсь, что ли?
– Ничего не нравишься, – покраснев до кончиков ушей, Любомира обрабатывала рану припарками, едва касаясь кожи охотника кончиками пальцев и радуясь, что в темноте не видно ее румянца. – Что я, мужика что ли не видала?
– А то будто бы видала? – Марун вопросительно вскинул брови. – Я-то думал, ты девица…
Любомира недовольно поджала губы:
– Тебе-то что? Ну, девица… – добавила чуть слышно. – Давай, ты еще меня в этом упрекни, мало мне Могуты да Стожары.
– Даже не собирался тебя в чем-то упрекать, – мужчина очень серьезно посмотрел в лицо Любомиры, лишь чуть морщась, когда ее движения оказывались неловкими. – Как по мне, это большая благость, сохранить себя для суженого – одного-единственного.
От избытка эмоций ведьмочка затянула перевязь чуть туже, чем следовало, Марун даже крякнул от боли. Закусила губу и медленно ответила:
– Так ведь не может у меня быть одного-единственного…
– Как так? – охотник недоуменно нахмурился, тронул рукой перебинтованную рану. Повязка была наложена добротно.
– А вот так. Я же ведьма, нам верность хранить не положено. От этого ведьмовская сила чахнет, – Любомира покидала в котомку свои припарки и резко поднялась на ноги. – Вот, и не понятно, для кого себя берегла…
Марун попытался поймать ее за руку, но она увернулась.
– Не ведьма ты еще, учишься ведь только.
– Учусь, – девушка кивнула, – и учебу не брошу. Мы с братцем сироты, мне растить его надобно. Без умения никак.
– Найди себе другое умение, – охотник проговорил строго.
– Не хочу другое, – ведьмочка огрызнулась. – Тебе-то вообще, что до моего умения?
– А ничего, – Марун обиженно отвернулся.
Любомира зачем-то начала оправдываться:
– По зиме братец хворает, а мне даже дров наколоть некому, чтоб избу протопить. Я ведь каждый раз вспоминаю, как от хвори батюшка с матушкой померли… Страшно мне одной… А Василина всегда поможет, подскажет.
– А чего ко мне ни разу за помощью не пришла? – Марун покосился исподлобья. – Я б точно не отказал дров наколоть.
– Так про тебя такие байки в поселке ходят… не зря, как оказалось, – Любомира снова взялась за иголку.
Марун вздохнул:
– Байки ходят… Знаешь, мне тоже страшно одному бывает.
– Тебе? Страшно? – Любомира усмехнулась, затягивая очередной узелок. – Ты громадный медведь, хозяин леса – кого тебе бояться?
– Себя? – охотник проговорил полувопросительно и отвернулся. – Готова моя одежа? – тут же сменил тему.