Там, где престол сатаны. Том 1

– гастроном «Таганский», не закрывающийся, говорят, отныне ни днем, ни ночью, и даже под утро не отказывающий страждущим в приобретении заветного пузыря, что, несомненно, есть обнадеживающий признак оттепели, куда более верный, чем речь Никиты на партийном съезде. «Какая речь?» – спросил студиоз. «Разверзлась пропасть между нами, – задумчиво промолвил в ответ Макарцев. – И ширится она с годами»;

– первое в советском Отечестве казино в гостинице «Савой» (бывший «Берлин»), куда, однако, «их не пустит на порог нанятый мордоворот». Так сказал Макарцев. Давид попытался его опровергнуть и сипло пропел: «А мы швейцару: отворите двери!» Со стороны Макарцева последовало окончательное и бесповоротное: «Ни вина, ни кабинета не получишь без монеты»;

– войну в Карабахе, куда, оставив в Москве жену и малолетнего сына, отправился доктор с третьей подстанции Вардван Саркисян, приятель Давида, со своей стороны всячески убеждавшего означенного Саркисяна не потрясать мечом, тем более что он армянин исключительно номинальный, не владеющий родной речью, чуждый культуре отцов и вспоминающий о горе Арарат лишь в связи с одноименным коньяком, ныне окончательно утратившим народное доверие из-за подстерегающей буквально каждого опасности нарваться на самопал. Он, Саркисян, толковал, что язык ты можешь позабыть, но армянином быть обязан. Обсудив, согласились, во-первых, что ежели не убьют, то выучит. И во-вторых: от дружбы народов вскоре останется один фонтан;

и многое другое.

Каким-то образом в их беседы вкралась тема бани. Студиоз вздохнул:

– Хорошо бы.

С ученым видом знатока Давид возразил:

– До – можно, а после – ни в коем случае. – Левый его глаз окончательно перестал ему повиноваться и, обосновавшись возле переносицы, с особенной печалью смотрел в сторону.

– Простите, – с виноватой улыбкой промолвил Сергей Павлович. – Но я не понял. Что такое… до и что такое… после?

Еще не утерявшим пронзительность взором друг Макарцев верно оценил его состояние и преподал ему сердечное наставление не забивать голову ненужными подробностями. Ибо в баню можно всегда. Такой чудный вечер было бы совсем недурно продолжить в парилке. Какие у нас тут ближайшие общедоступные? «Оружейные»?

– Кто-то мне говорил недавно, – припомнил Макарцев, – что это не баня, а вытрезвитель: холодно и грязно.

«Оружейные» отставили. «Центральные»? В свое время в первом разряде там было недурно. Вызвали Павлика и велели ему узнать, могут ли четверо во всех отношениях приличных граждан прибыть и насладиться. Вернувшись, Павлик доложил: не могут. В бане ремонт.

– «Сандуны»! – воскликнул студиоз.

Тут, однако, свое слово деликатно вставил Павлик, предостерегший Виктора Романовича от опрометчивого шага. «Сандуны» теперь совсем не то. Дутая слава. Кино снимать можно, париться же – ни в коем случае. Со своей стороны он посоветовал бы «Кожевнические» с их мощной печкой и в меру прохладной водой небольшого бассейна. Вместе с тем, поскольку Виктор Романович ему как родной отец, он не в праве утаить: в предбаннике то и дело шныряют крысы.

При упоминании о крысах Сергей Павлович вздрогнул.

Разыгравшимся воображением он только что был унесен в некий волшебный край, где по берегу чистой и тихой речки не спеша прогуливался крепкий старик с окладистой белой бородой и живыми темными глазами, Петр Иванович Боголюбов, его дед. По неясному Сергею Павловичу стечению обстоятельств рядом с дедом шла девушка, в которой он узнал Аню. Павел Петрович, понурившись, ступал следом и время от времени пытался что-то сообщить отцу о его внуке, но Аня, смеясь, качала головой и убеждала Петра Ивановича не во всем доверять словам Павла Петровича, бывающего иногда обидно несправедливым к собственному сыну. «Ты его любишь?» – строго спросил дед, и Аня, чуть помедлив, ответила ему, что может быть.

Со счастливой улыбкой внимал Сергей Павлович их разговору.

Тем временем, широко раздвинув ручки, Павлик показывал Виктору Романовичу размер, до которого отъедаются в Кожевнических банях наглые твари.

– Это… с хвостом? – завороженно глядя в пространство, заключенное между детскими ладошками Павлика, спросил Сергей Павлович.

– Без хвоста! – победно отчеканил спасенный другом Макарцевым от алкоголизма маленький человечек.

– Я туда не пойду! – панически вскрикнул Сергей Павлович, живо представив огромную банную крысу и свое беззащитное перед ней голое тело.

Виктор Романович Макарцев ловко простучал по столу пальцами бодрый мотив.

– Послушай! – с лицом, озаренным внезапной и обещающей мыслью, обратился он к виновнику торжества. – У тебя, ты говорил, появился новый знакомый – гардеробщик в бане. Открой нам, где этот достойный человек и где эта баня?

Сергей Павлович звучно хлопнул себя по лбу. О чем мы говорим, коллеги! Есть в этом холодном городе теплое место, где нам будут искренне рады. Неподалеку от Третьяковки. Из метро через Ордынку, потом направо и за церковью в переулок налево.

– Кадашевские, – ласково уточнил Павлик. – Народ хвалит. Я вам пивка в баньку.

– Н-ну… быть может… и еще? – словно бы размышляя вслух, молвил Макарцев.

– Обязательно! – с горячим участием откликнулся милый маленький человек. – Я для вас приготовил, а вы свою принесли. У меня, ей-богу, не хуже. Вот увидите.

С одной стороны, хорошо и полезно для здоровья было выбраться, наконец, из прокуренной «Ямы» на свежий воздух, но с другой стороны, вряд ли могло быть что либо более мерзкое, чем снег с дождем, сырой ветер и ледяная жижа под ногами. Простонав, Сергей Павлович сообщил друзьям, что чувствует себя бездомным псом.

– Я бы завыл, если б на небе была луна.

Все четверо подняли вверх головы. Мрак с темно-багровым подсветом висел над Москвой, а из мрака валил мокрый снег и сеял мелкий дождь.

– Баня – вторая мать, – бодрясь, сказал Макарцев. – Обещаю нирвану и забвение климатических, бытовых и служебных гадостей. – Он выдвинулся к краю тротуара и поднял вверх руку, приманивая проезжающие мимо машины.

Их сообществу грозил, между тем, раскол. Доктор Мантейфель вдруг вспомнил о доме, где его ждут жена и дочь, которой он обещал контурные карты по истории. Сохранивший здравость мышления студиоз заметил, что карт нет, не было и не будет.

– А кому ты нужен без карт и косой.

Давид умолк в тяжком раздумье. А Макарцев уже призывно махал с переднего сидения ободранного «Жигуленка»:

– Поехали!

– Нет, – очнувшись, сипло, но твердо заявил Давид. – Нельзя идти в баню пьяным.

Великий психолог Виктор Романович Макарцев не стал стыдить его и убеждать, что пьяных среди них нет и что принятая ими доза вовсе не является непреодолимым препятствием на пути к вожделенной цели. Он также не обмолвился ни единым словом о том, что профессиональным медикам свойственно догматическое отношение к маленьким радостям кратковременной человеческой жизни, которое сплошь и рядом в конце концов оказывается ошибочным. Не рекомендуют ли, в частности, теперь просвещенные доктора страдающим атеросклерозом пациентам умеренное потребление алкоголя, еще вчера обладавшего устойчивой репутацией ядовитого зелья? Но ничего этого друг Макарцев не стал говорить сиротливо застывшему на тротуаре Давиду. Он крикнул ему, не выходя из машины, кратко, сильно и убедительно:

– Хороший еврей не бросает друзей!

Доктор Мантейфель вздохнул и покорился.

Позднее, вспоминая этот вечер, Сергей Павлович с немалым трудом восстанавливал последовательность событий. Они прибыли в баню, что несомненно. Далее ему пришлось отправиться на поиски Зиновия Германовича. (Стыдно вспоминать, с каким невероятным усилием, потея и запинаясь, он преодолевал согласные, с которых начинались имя и отчество его соседа по недолгому пребыванию в «Ключах».) Он нашел Цимбаларя на втором этаже, в кабинете с табличкой «Директор», где одетый в белый халат Зиновий Германович укладывал на кушетку молча и злобно сопротивлявшегося ему человека в коричневой «тройке» и галстуке. Первым увидев Сергея Павловича, этот человек приподнялся и рыдающим голосом произнес: «Вы русский?!» Сергей Павлович, опешив, сказал, что он прежде всего пьяный, а уж потом, должно быть, русский. Однако обладатель «тройки» желал получить от него ответ, не вызывающий сомнений. «Вы русский или вы не русский?!» Но тут Цимбаларь обернулся и с умоляющим выражением замахал руками: «Сереженька, сию минуту! Подождите!» Затем все они оказались в предбаннике, причем сопровождавший их Зиновий Германович мощной рукой отстранил протянувшуюся за мздой руку банщика, внушительно сказав: «Мои гости». Далее под водительством Цимбаларя они несколько раз вынуждены были погрузиться в ледяную воду маленького, но довольно глубокого бассейна, и лишь после этого получили доступ в парилку.