Там темно

Яся, на счастье, ничем из перечисленного не одарена. Петь не умеет – не слышит, не чувствует нот, картинки из головы не переносятся на бумагу, руководить – это тоже не к ней.

Смотришь в окно – облака бегут быстро-быстро, поглощаются контуром рамы; если голову наклонить, кажется: небо сейчас упадёт.

Если голову не наклонять, видно, как счастливая малышня стоит, колупает стену. На кой им сдались эти яркие острые куски стекла, не знал никто, но первоклассница Яся их тоже хотела себе. Стена у школьной пристройки – вся в мозаике с тем купцом, который уехал далеко-далеко, а потом вернулся, и все такие – ну ничего себе, парень, вот это ты дал. Купец стоял в центре мозаики, виноватый в своём торжестве. «Хожение за три моря, ни в коем случае не хождение», с невероятным занудством поправляли на уроках краеведения – и это было, в общем-то, всё, что оставалось потом в головах. Ну и ещё вместо «ходить» хотелось сказать «хожить».

Тот мозаичный парень сходил за три моря и обнаружил там Индию, и на картине запечатлели навечно эту его заслугу. Купца обступили со всех сторон как будто индийские люди, и заклинатель решил щегольнуть и расчехлил своих змей, и выволокли откуда-то павлина ему показать, и индийские девы несли фрукты, хлеба и кувшины, причём всё это на головах – такое вот шоу талантов.

Купец был местный герой и территориальный бренд.

Начальница пускается в рассуждения о том, что каждый из нас особенный и в чём-то талантлив, нужно только раскрыть это в себе.

Мелких гонят прочь от мозаики. Они верещат, и кто-то из тех, кто шустрее, наверняка уносит в кармане кусочек цветного стекла.

Яся очень хочет сказать, что обычная. Что самая скучная в мире. Что если ты много и громко болтаешь, то кажешься всем интересной, но это совсем же не так.

– Мне кажется – ты вряд ли тут удивишься, – что у тебя здорово бы получилось выступать. Я говорила с другими учителями. Ты такая эмоциональная! Это твой дар, его нужно использовать. Представляешь – дать другому почувствовать то же, что и ты…

Зрачки сжимаются до крохотных точек. Она же не может знать? Она ни за что не может знать. Подобные вещи не написаны на лице.

Яся прикусывает изнутри щёку.

– Я не могу тебя заставить, ты просто подумай. Хорошо? Я тебе тут распечатала. Такой замечательный конкурс. С денежным призом, но это, конечно, неважно. Важнее то, что можно будет найти новых друзей, интересное общение. Проявить, наконец, себя! Столько возможностей, столько дорог, потом поздно же будет. Конечно, лучше взять что-то из классики, Александра Сергеевича Пушкина… Не надо кого-то из этих модных.

Яся не хочет себя проявлять, ей нормально побыть негативом. Сквозь стучащую кровь в ушах слышит лишь слово «деньги», но даже это не может её убедить.

– Не буду больше тебя смущать. Подумай, хорошо? Уверена, что у тебя получится. И главное же не победа, а участие!

Яся выходит и прётся вперёд напролом и, когда за воротами школы попадается кто-то крупный, заросший, спортивный, не сбавляет темп, не делает даже попытки беспрепятственно обогнуть. Больно ударяется с ходу о тренированное предплечье, и носитель его только тогда замечает, что кроме него в мире есть ещё люди. Хочет сказать что-то грубое, но Яси и след простыл.

* * *

На вопрос «что ты делаешь?» Яся врёт «ничего», и ей становится жарко.

Будто ведь в самом деле задумала то, о чём вслух даже не говорят, – спряталась ото всех, ничего никому не сказала.

Так всякий раз.

Тут, на стадионе, – сухая трава да мусор, поросшие деревцами ряды для болельщиков. На заброшенном стадионе собираются поздно, пьют на крыше бывших раздевалок. И никто не увидит, как где пройдёшь – вырастут после круги из грибов, как будто грибы хороводы водили.

Днём здесь нет никого. Если только спортивные пенсионеры носятся по периметру с палками или без них. Тихо здесь так, что уничтоженный подошвой снежноягодник лопается слишком громко.

Яся гонит прочь давешний разговор.

Яся собирает стадионы – и не видит уже ничего.

Фразы вырываются белыми облачками. Становится слишком прохладно, чтобы сюда ходить.

Лицо меняется, пропадает выражение деланой самоуверенности, надетое просто чтоб было, чтобы не прикопались. Яся сейчас такова, какой была замыслена изначально, – если, конечно, придуман проект, по которому лепят людей.

Люди были как море. Волнами набегала полнота ощущения жизни. Сделалось сразу понятно, когда и как нужно сказать.

Софиты слепят, никого и не видно, голос глубже, сильнее. Нет человека, нет даже слов – есть другое, ради чего слова и придуманы изначально.

И не захочешь – услышишь, и не согласен – прислушаешься. Парадокс разрывает: то, что тут происходит, – слишком своё, чтоб хоть кому-нибудь показать. А вместе с тем тянет болезненно именно это и сделать.

Когда-нибудь обязательно, не сейчас. Когда это время наступит, Яся узнает его.

Битые стёкла. Пустые ряды. Сыростью тянет с развалин бывших раздевалок.

Крик восторга.

Яся резко поворачивается в сторону звука. Смотрит: какой-то романтик вывел сердце монтажной пеной (было похоже на порченые взбитые сливки). Встал в его центре. Читал с телефона пост из паблика про стихи. Объект его страсти стоит чуть поодаль, сжимая розу в целлофане пухлыми, в кольцах пальцами. Потом эти двое уходят.

Уходит и Яся.

Дома мама в который раз моет квартиру. Не то чтобы здесь хоть когда-нибудь было грязно, но мама драит полы всякий раз, как придёт. Говорит, что летит пыль из окон. Говорит, что бездействие – стыдно.

Ясе становится тут же неловко. То, что было на стадионе, – ненастоящее, так, поиграть иногда и забыть. Может, не пригодится вовсе. Мыть полы – реальней всего.

– Мам, давай я?

– Тут же быстро. Делай свои дела. Иди в комнату, высохло.

В мамином голосе нет упрёка, но Яся кусает губу: она ведь ничего и не делала, ничего, что считается важным.

тебе времени своего не жалко нет бы заняться хоть чем-то полезным

– Чисто же было и так, разве нет? – вырывается у Яси, и она тут же хочет затолкать слова назад, потому что мама спрашивает раздражённо (часто так – вопрос на вопрос):

– Ну вот тебе разве не стыдно гостей приглашать?

Яся ни разу и не приглашала. Ни сюда, ни куда-то ещё. Не потому что стыдно, а потому что зачем; от того, чтобы выступить в роли хозяйки, становилось не по себе: раз Яся и мама поселены здесь ненадолго, то сами как будто на правах этих самых гостей. Но маме действительно не по себе от дурацкой этой квартиры, от всех их соседей, от некрасивых растянутых шмоток у дочки – зачем ходит, как нищая – и от много ещё чего.