Там темно

Волосы кучкой осели на козырёк магазина прямиком под окнами Яси. На козырьке постоянно творится своя какая-то дичь. Иногда – чаще летом – проносятся дети, стучат в окна, тотчас исчезают. Сосед там однажды выгуливал пса, потом на него наорали, пёс разорался в ответ.

Ветер волосы сразу подмёл, что не вымел – смешал с другим сором.

Яся высунулась из окна, крикнула вверх:

– Я их собрала и вас прокляну!

Сверху никто не ответил.

И тут она поняла, что с козырька нечто пялится тупо, стеклянно. Яся перевела взгляд и увидела чучело ястреба.

Ей не то чтобы приходилось видеть красивые чучела, но как-то интуитивно тут стало понятно, что это страшнее других. Кто его скинул или притащил, не узнаешь теперь ни за что.

Облезлые прелые перья ветерочком слегка шевелились. Погода вообще оживляла всё накиданное перед окном.

В школу Яся ещё успевала, если б владела искусством трансгрессии, но не особо расстроилась, когда поняла, что сегодня, видать, не пойдёт. Что поделать, ну так получилось.

Навела камеру на чучело. Подождала, пока будто лёгкая дрожь коснётся его оперенья. Это видео. Это восторг.

А ведь мама расстроится. От того, что кругом здесь происходило, маме не было вовсе смешно – только глухое, тяжёлое раздражение. Она подожмёт губы и подытожит: «Дурдом». Ей было нехорошо. Изо дня в день Яся обеспокоенно наблюдала, как морщинка у маминой брови становится глубже и глубже и уже остаётся заметной, если вовсе не хмурить лицо. Как-то мама решила – поначиталась советов – залепить бороздку на коже на ночь пластырем, а потом битый час оттирала с лица остатки клея и ругалась, что, отлепляя, проредила правую бровь.

Маме не показалось забавным, когда в один из первых дней – только сюда перебрались – кто-то спёр мусорное ведро. Мама даже не хохотала над садом у дома, ограждённым сколами кирпичей. Хотя сад был очень смешной. В нём ничего не росло, зато создавалось искусство.

Там не так давно воссиял новый лебедь из старых покрышек. Сперва он был шиной, и за все труды в посмертии его вознаградили. Царский лебедь – понурая голова с жёлтым пятном короны – отодвинул другие красоты на второй или третий там план. Вокруг, враз поблекшие, мирно паслись бутылочные поросята. Как-то сразу же затерялся змей из заляпанных дисков. Лишь декорацией стали большие грибы из тазов, любимцы окрестных собак.

Вы умеете делать грибы из тазов? Их надо делать так: на ненужном тазу (хорошо, если красном и гладком, чтобы был прямо вот мухомор, но какие уж есть – подойдут, синий с ручками тоже нормально) ставьте белые кругляши. Это шляпка: приделали к пню, вышел отличный грибок. Если вы всё ещё полны сил, дорисуйте на пне глаза, рот, можно бороду из мочалки.

Сделайте непременно!

Очень просто и столь же уродски.

В тот вечер, когда Яся с мамой шли вместе домой и не знали про нового лебедя, в саду копошилась соседка, всё ему то ли кланялась, то ли что-то рядом сажала, то ли выжидала – что, если тот лебедь окажется богом античных времён и внезапно проявит себя. Не случилось: как был, так и остался крашеной старой резиной. Это, кстати, и хорошо – всё же не знаешь наверняка, откуда внезапно выпрыгнет бог и что с того будет в дальнейшем (обычно бывало зачатие: боги мыслились чадолюбивыми, жаждали всех одарить полукем-нибудь-полусобой. Или же изничтожить. Или и это, и то. Отказать было невозможно. У богов неплохая группа поддержки, враз накинутся со своим «вот нашлась – парнями бросаться, кто ещё на тебя поглядит, а тут такой бог, соглашайся давай, ну или хотя бы как та – обратись в прекрасное дерево лавр, добавляйся в борщи и при варке пельменей, нам с тебя хоть какая-то польза»).

– Он видел птицу в чертах покрышки и резал шину – освободить её, – сказала Яся тогда.

Годом раньше мама бы улыбнулась. На тот момент – уже нет.

– Мы уедем отсюда, – твёрдо сказала мама.

И после, опомнившись, вздрогнув:

– Извини, ты же что-то сказала?

Яся замотала головой – неважно – и ощутила себя очень маленькой и растерянной, хотя обычно чувствовала умной и взрослой, что бы кругом ни сказали.

Короче, ястреб, глядящий в окно, маму бы точно расстроил.

В мыслях картинка: играют в бильярд – удар отправляет шар в лузу. Сжав швабру в руках, Яся тычет чучело из окна, и с какого-то раза выходит. Хорошо, что с утра тут проходит по тротуару немного людей. Ястребиная оболочка враз вернула чувство полёта.

Падший ястреб хуже не стал, потому что куда уже хуже. Только отпал сук, на который он был приделан, – типа птичка сидит на суку, викторианский постмортем. Промежуточное напрягает, надо знать, кто живой, а кто нет: ничего не бывает страшнее, чем смешение тех и этих.

Сук летит в урну. Чучело жалко глядит кругляшами желтоватой мутной пластмассы.

Тянет откуда-то тленом – может быть, и от птицы.

Посыпались уведомления. Не до них, всё потом. Под мышкой зажав плесневелое чучело – боже, Яся, нам всем тут противно, – она набирает подруге: тут дела, я попозже приду.

– Мне бы маму как у тебя, – тут же ей отвечает подруга, и Яся

…набирает сообщение

…набирает сообщение

…набирает сообщение

и делает паузу.

Что-то сказать про какое другое – значило маму предать. Тогда вслед за Ясей эмодзи пожимает плечами – конечно, понятное дело, она тоже бы выбрала свою маму, которая говорит: ну пропустила и пропустила, школа не главное в жизни.

С неба падала грязь: соседка вытряхивала половичок. Любила она чистоту.

В руке у Яси лопатка. Надо птицу похоронить. Это мамина лопатка, чтобы возиться с цветами.

Яся её в руках-то держала всего один раз,

и вот когда это было.

Выбрали почему-то не поезд, а проклятый душный автобус и ехали в нём, как будто бы это нормально. На коленях мешался пакет с крохотными граблями, маленькой острой лопаткой, всё как из детсадовского набора, в песочнице колупаться. Сдуру надела шорты, и неприкрытые ноги противно липли к сиденью, от которого хлопьями отделялась тут же какая-то дрянь, приставала намертво к коже.

Это был будний день. Конечно, не день похорон, чуть попозже. Бастардам не следует быть на виду, им надо знать своё место.