Танцующие с тенью

«Бог» — это метафора тайны Самости. Макрокосм (Бог) отражается в микрокосме (человеческой психике): «Если все сущее есть не что иное, как Бог, то нет ни сущего, ни Бога, а только это», — пишет американский писатель и философ Кен Уилбер. Способность выйти за рамки всего и охватить все любовью, не отдающей ничему и никому предпочтения, — вот что происходит в нас, когда Бог есть любовь.

В «Рамаяне» есть такой персонаж — помощник Рамы, обезьяноподобное божество по имени Хануман. Зная, что Рама пребывает во всем сущем, он однажды кусает жемчужину, чтобы найти его там, и люди смеются над тем, что он так буквально воспринимает религиозный постулат. Затем Хануман раскрывает свое сердце и созерцает Раму с Ситой, его женой-богиней, вечно в сиянии живущих и правящих. Ироничная мораль этого эпизода в том, что нам приходится смотреть наружу, для того чтобы узнать, что тайна внутри нас: Бог в нас, целостность, природа Будды. «Все лотосовые земли и все Будды раскрываются в моем существе», — говорится в «Аватамсаке-сутре», «сутре цветочной гирлянды». Божественное в равной мере присутствует во всем сущем «на земле, как и на небесах». Божественное в этой увядающей земной розе и божественное в мистической Розе Небес суть одно и то же.

Блаженство Будды подобно некому пиковому опыту. Концепции в нем — даже концепция «я» (эго) — раскрываются как нечто преходящее. Факт преходящего более не ведет к отчаянию, вместо этого он указывает на внутреннюю вечность, потому что каждая полярность изначально вмещает в себя свою противоположность. Следовательно, блаженство — это не переход от сансары (привязанности к страху и желанию) к нирване (освобождению от страха и желания), а свобода от господства их обоих. Мы выходим за рамки любых противоположностей и чувствуем «божественную гордость» за то, что мы Будда. Блейк добавляет: «Гордость павлина — слава Божия». Когда исчезает дуализм, исчезает и привязанность к увядающему миру. Ее сменяет энтузиазм относительно преходящего как наинагляднейшего объяснения трансцендентного. Непостоянное ведет нас к бессмертному. Аристотель описал свой опыт, когда перед ним в Элевсине явилось «божественное зрелище, представленное нам видимым миром». Обратите внимание на уравнение в этом описании: божественное, человеческое, природное.

Эго и Самость могут говорить «да» данностям существования, но в конечном счете никого из них не удовлетворяют ограничения, этими данностями представляемые. Мы тоже всегда стремимся совершить переход от времени к вневременности, от мирского к священному в этом мире, от времен года к неизменности наших вечно бурлящих душ. Поскольку часть психики, Самость, не подчиняется законам времени, пространства и причинности, это указывает на реальность чего-то незыблемого. На религиозном языке это часть «подлинных вестей о невидимых вещах», которые описывает английский поэт-романтик Уильям Вордсворт. Мы не всегда можем доверять религиозным институтам в том, что они принесут нам такие вести. Религия может позволить им прозвучать, а может и отделять нас от божественного. Именно тут на полупустую сцену целостности выходит вера.

Вера «живет» в воображении, а не в интеллекте, поскольку откровение «живет» в метафорах и символах. Религиозные символы детства могут и позже сохранять свое место и силу в нашем воображении. Это означает, что внутри нас по-прежнему есть вера. Работа по интеграции религиозного дуализма заключается в том, чтобы переосмыслить образы и символы своего наследия и благодаря этому вернуть их в качестве строительных блоков для нового духовного синтеза. Получается, что вера взрослого, зрелого человека есть потенциальный результат объединения тени и духовности. Взрослая, зрелая вера — это вера, которая берет на себя взрослую ответственность. Убежище в религиозных символах и ритуалах не означает, что ты находишь в них убежище от мира; это значит, что ты действительно становишься эмигрантом, взрослым человеком, встречающим этот мир открыто и ответственно. Когда такое происходит, вера реальна; как сказал святой Фома Аквинский: «Завершенность веры не в понятиях, а в реальном мире».

Человеческая психика — это сердце Вселенной: сердце Иисуса, сердце Будды. Наши трудности и столкновения с требовательными обстоятельствами существования — это кончики лучей, исходящих от этого сердца. Они касались и касаются нашей жизни иногда странными или непрошеными способами. Взрослый в вере принимает беды своей сюжетной линии и справляется с ними как со страданиями, способными привести к новым перспективам. Что-то в нас, и через нас, и за пределами нас стоит незыблемо посреди всех этих изменений и наблюдает за ними с нежным состраданием. Интуитивная мудрость помогает нам не обманываться танцем майя (всем преходящим), а сохранять уверенность даже в самых пугающих его проявлениях. В этом настоящая победа и настоящее утешение духовной работы.

Поэт и монах Томас Мертон пишет: «Искра, которая является моим истинным “я”, есть вспышка Абсолюта, осознающего себя во мне. Это осознание на вершине есть точка, где сходятся все противоположности… свобода и несвобода, бытие и небытие, жизнь и смерть, “я” и не-“я”, человек и Бог. Эта искра не столько сущность, которую находит человек, сколько событие, взрыв, происходящий, когда все противоположности внутри него сталкиваются друг с другом. Тогда становится видно, что эго нет. Когда остается только вспышка искры, оно исчезает в этом невидении… Цель учебы в целом — предрасположить и подготовить человека к такого рода событиям. Цель разных дисциплин — показать ему пути или тропы, которые ведут к этой способности воспламеняться».

Постепенно ощущение отдельного «я» и совершенно другого Бога уступает место более глубокой тайне. Мы все — индивидуальные носители бескорыстной божественности, наилучшие найденные до сих пор носители, так как наиболее осознанные. Но мы не единственный носитель, поскольку в этот процесс включена вся природа. Сама по себе вера становится помогающей нам силой, когда выводит нас за пределы дуализма во внутреннее пространство, которое охватывает Вселенную и является ею. Тогда человеческое, божественное и природа объединяются в одно уравнение. Это уравнение есть дао, руководящий принцип гармонии и синхронии в истоке, эволюции и завершении всего сущего в природе и в нас.

Мистик и ученик Мейстера Экхарта Ян ван Рейсбрук демонстрирует природу единства человеческого и божественного, используя аналогию с раскаленным железом. Огонь и железо едины, но не идентичны. Это единство, в котором чтятся различия, это союз, а не слияние. «Я Бог» и «я не Бог» — это две половины одного и того же утверждения. Это не постоянно одно либо постоянно другое, и все же в текущем моменте они неразличимы. Обособленность растворяется, ведь в действительности ее никогда и не было: она существует только для удобства восприятия. Мистики используют метафору тьмы как способ сказать, что никаких различий нет, поскольку в темноте все отдельные идентичности теряются. «Сами эти глубины остаются непостижимыми. Это темная тишина, в которой все влюбленные теряют себя», — говорит ван Рейсбрук. Тьма необходима для союза, для единения.

Когда дуализм создает богов в образе нашего эго, это ведет к идолопоклонству. Мистики считали Бога не плотностью, а скорее пустотой или открытостью, которая тем не менее является живым присутствием. Джозеф Кэмпбелл говорит, что «Бог — носитель тайны, а не сама тайна». В конечном счете наша потребность в религии обусловлена стремлением к целостности, в которой заканчиваются все дуализмы. Для детской религии характерно настаивать на дуализме. Бог где-то там, наверху, будто бы над теми тревожными обстоятельствами, с которыми я сталкиваюсь здесь, внизу. Но Бог/Самость целостности живет не только за пределами всего сущего, но и внутри. Бесконечность — это не некое высшее существо наверху, а высшая тайна внутри, работающая как вечно обновляющийся источник жизни и любви. Эта тайна постоянно развивается и выражается как концепция только метафорически. Идея о некоем высшем существе, отчужденном, обособленном от нашей внутренней глубины, есть предательство целостности. Как я вижу Бога — как власть и господство, то есть как проекции моего эго, или же как участие и общение, как реальность Самости?

Традиционный религиозный взгляд носит экстравертный характер. Он подразумевает поиск чего-то совершенно другого. Для взрослой, зрелой духовности характерна интровертность. Она подразумевает признание целостности как внутри, так и вокруг нас, через экспериментальное ощущение единства. Подход, основанный на страхе, часто приводит к тому, что люди цепляются за прочную и надежную догму в рамках одной церковной структуры. А поистине зрелый религиозный человек в сегодняшнем мире знает, что ни одна религиозная традиция не может быть достаточной для таких сложных существ, как люди. Для зрелой духовности надо черпать из всех традиций. Канадский философ Чарльз Тейлор пишет: «Человеческая жизнь несократимо многоуровневая… не существует какого-то одного толкования опыта, которого можно было бы придерживаться исключительно, не рискуя попасть в катастрофу или обездолить себя».

Религиозный фундаментализм отрицает ценность источников знания и правомерность традиций, за исключением собственных. Это еще один пример религии, созданной по образу надменного эго, которая предполагает, что ей не нужно ничего, кроме собственной веры и убеждений. Игнорировать или принижать науку и ученых, скажем, в деле толкования Библии — значит отрицать ценность образования за исключением собственного. Фундаментализм — это в конечном счете отрицание любой высшей силы, нежели та, которую способно допустить ограниченное и обычно напуганное эго. Это становится все заметнее в нашем обществе и проявляется в форме силы коллективной негативной тени религии, крайне скверно сказывающейся на свободе.