Танцующие с тенью

Без этого преходящего мы, возможно, никогда не искали бы бесконечности. Как иллюстрирует история Деметры, сказать «да» безоговорочно шаткому непостоянству — значит одновременно быть благословленным его стабильным обещанием обновления. Парадокс в том, что принять эти циклы — значит выйти за их пределы. Именно индивидуация запускает диалог эго и Самости, учреждая переход от отчужденности к примирению. Противоположности более не соперничают, ведь Самость — это связующее их звено.

ПРАКТИКА

Майндфулнес-медитация — это ежедневная практика, которая одним махом прорывается через все наши дуализмы. «Быстро, ничего не щадя, я полностью разбираюсь на части», — так говорит святой Иоанн Креститель о своем эго во время медитации.

Еще одна практика — настройка на более глубокие, скрытые подтексты своей тревоги. Я настраиваюсь, чтобы прочувствовать проблему, с которой столкнулся. (И тем самым нахожу в себе огромный диапазон мелодичности.) Данное чувство — это фон, на котором находится фигура моей проблемы. Это душевное пространство вокруг внешней драмы и за ней. Я определяю истинную суть и влияние проблемы, с которой столкнулся, находя в себе более полное ее ощущение. Тут можно повторить пример, приведенный чуть ранее: оказавшись брошенным партнершей, я могу чувствовать себя полностью изолированным и нежеланным. Это ко мне приходит архетипический сирота. Обиженное, возмущенное «я» становится в моем сознании навязчивой фигурой. Теперь я настолько захвачен и поглощен этой своей заброшенностью, что фактически присоединяюсь к тем, кто меня отверг, и в результате чувствую себя в ловушке.

Используя такой способ фокусировки, как настройка, я могу, испытав чувство заброшенности и пребывания в ловушке, в результате соприкоснуться с более масштабным духовным вызовом — принятием условия изгнания Адама и Евы, с которым сталкиваются все герои. (Герой — это любой, кто испытал боль и страдания и был преобразован ими. Боль необходима для трансформации и углубления персонажа.) Затем я определяю обширный духовный фон в своем поглощающем эго кризисе. Мое состояние изгнанного сироты — это наследие, которое я (как и все человечество) нес в себе на протяжении многих веков, оно не может не иметь смысла и не быть полезным в путешествии моей души. Когда я концентрируюсь на том, насколько я обездолен, или на том, как плох тот, кто меня оставил, это осознание не приходит. Значит, я в плену у осуждения и вины. Слои эго стали фигурой: «Да как она смеет так со мной поступать!» А практикуя настройку и фокусировку или майндфулнес, я нападаю на золотую жилу своей новообретенной земли — фон, где нет эго.

Таким образом, активное посещение фона есть свобода от фигуры в том смысле, что мне больше не нужно отождествлять себя с ней, то есть оставаться к ней привязанным. Ее нет. Я могу смотреть этот фильм в своей голове и в своей жизни, не привязываясь ни к одному из персонажей, ни к сюжетной линии. Когда я отбрасываю привязанность к результату, в порочном круге страха и желаний моего эго открывается пробел, и происходит сдвиг в виде отречения. Отречение от эго (и его капитуляция) означает отказ от множества наших страхов и желаний в пользу единства безусловной любви, вечной мудрости и силы исцеления. А еще это истинная преданность.

Эквивалент всего этого в западной психологии — просто принять тревогу как информацию, не действуя исходя из нее. Кен Уилбер говорит: «Мистицизм — это не регресс в пользу эго, а эволюция в выходе за его пределы… Сила эго кроется в нашей способности оставаться беспристрастными наблюдателями». Именно так усиливают эго настройка и медитация, спокойное пребывание в том, что есть, в текущей реальности. А сила эго дает нам достаточную уверенность, чтобы выглянуть за рамки себя и благодаря этому увидеть все человечество в целом. Сострадание открывается из позиции уверенной силы. «Человек видит свое сердце во всех живых существах и все живые существа в своем сердце. Любовь не различает, кто враг, а кто друг. Человек одинаков в чести и в позоре, в жаре и холоде, в удовольствии и в боли; он свободен от оков привязанности», — говорит «Бхагавад-гита».

От «оставаться с тем, что есть» до «быть тем, что есть» всего один коротенький шаг. «Это мое тело», то есть эта реальность здесь и сейчас — моя Вселенная/Самость. Именно так то, что есть, становится тем, чем является все, — человеческим, божественным, природным. Я больше, чем видят мои глаза, и таково все сущее. Я и все сущее — одно и то же. Пространство вокруг меня и все — одно и то же. Трансцендентность и имманентность слились воедино.

Это пространство страшит нас, а между тем оно обеспечивает нас возможностью двигаться дальше. Не боимся ли мы в конечном счете именно этой возможности? Это трудный вызов, с которым мы сталкиваемся, когда открываются небеса.

Данное пространство — еще один вход, ведущий в союз всего сущего, всего, что равноценно возникает из бессмертного, чистого, открытого фона бытия. Это фон, куда мы возвращаемся после смерти, живой фон; то, куда возвращается Персефона и откуда она вновь восстает. Это земля, на которой лежал Иаков и где он узрел лестницу на небеса. Из этой земли растет дерево, под которым сидел Будда, и на ней стоит крест, на котором распяли Иисуса.

А где моя земля (фон) и где мое дерево? Что в моей жизни создает пространство, позволяющее мне беспрепятственно посмотреть на свою истинную природу? Что выделяет место для всего? Что в моей жизни и отношениях способствует проявлению моей внутренней мудрости? А от чего мне придется отказаться, чтобы перестать поддерживать чувство собственной обособленности, являющееся источником столь многих отвлекающих факторов?

ЗА ВНЕШНЕЙ ВИДИМОСТЬЮ

Единение тактично и милостиво даруется каждому, кто этого желает. Плотин

Как только мы признаем целостность как фигуру и фон:

За негативной тенью возникает тень позитивная.

За внешней видимостью дуализма — фон единения.

За разделением на друзей и врагов — любовь, предпочитающая примирение возмездию.

За полярностями жизнь/смерть — не конец, а цикл трансформации.

За тревожностью желания — полнота и безмятежность.

За страхом — его альтернатива, свобода от потребности подчиняться ему.

За отчуждением от природы — общение внутри нее.

За нашей смертностью — алмаз бессмертия.

За эфемерным — вечное.

Все это — «я». Заметьте, как данная идея согласуется с определением, которое Фрейд дал счастливому результату психотерапии: «Где было Оно, там должен стать Я». Он имел в виду, что между нами и нашим мироощущением не остается дуалистического разделения. До работы над собой мы представляли все в своей жизни как «оно», нечто существующее над нами и действующее против нас. После нее мы увидели, что так называемое «оно» на самом деле является нашей проекцией и интроекцией. Когда «оно» возвращается к «я», мы берем на себя ответственность за все, что, как нам кажется, угрожающе надвигается на нас, как за неотъемлемую часть того, кто мы есть. И тогда «оно» исчезает, и остается только «я». Американский поэт и драматург Уоллес Стивенс сказал об этом так: «Я есть то, что меня окружает». И Джордано Бруно, безусловно, не зашел слишком далеко, заявив: «Через свет, сияющий в природном, человек поднимается к жизни, которая над этим природным господствует». Точнее говоря, через свет, сияющий сквозь природные создания, человек и есть жизнь, обитающая внутри этих созданий. Есть только одна жизнь, а не одна нижняя, тоскующая по другой, что вверху. Мы на земле уже как на небесах.

ПРАКТИКА

• Почему я сейчас на земле? Ответ на этот вопрос мне подсказывают два следующих факта. Первый: поскольку я здесь исключительно по инициативе и благодаря продолжающемуся сотрудничеству других людей, мое присутствие тут, судя по всему, имеет к ним некоторое отношение. И второй: вся Вселенная развивается, и я, как ее часть, судя по всему, оказался здесь для того, чтобы внести свой вклад в эту продолжающуюся эволюцию. Должно быть, именно поэтому мне дарована жизнь и для этого я оснащен именно теми потенциальными дарами, которые позволят мне внести свой уникальный вклад.

Как мне узнать, что это за дары? Они находятся в двух местах: там, где мое блаженство встречается с моим талантом, и там, где пребывают мои уникальные потребности, ценности и желания.

Когда я иду за своим блаженством, когда я живу в соответствии со своими глубочайшими потребностями, ценностями и желаниями, я верен себе и лоялен к себе. А когда я нахожу способы делать все это с другими и для других, я вношу ожидаемый от меня вклад, поскольку теперь во мне реализовались эти два факта человеческой жизни. Ощущение же, что в моей жизни чего-то недостает, или чувство пустоты во мне может быть связано с отсутствием этой реализации, этого удовлетворения. Что-то во мне изначально запрограммировано на жизнь в соответствии с этой миссией отдачи даров, и до тех пор, пока это не произойдет, не видать мне покоя. Возможно, поэтому так важна бесстрашная свобода выбора. Она чрезвычайно важна, ведь только благодаря моей свободе выбора мир может двигаться через меня все дальше.