Танцы на осколках

Дорожка, ведущая на вершину холма, была еще заметна среди высокой травы и кустов, но местами начала зарастать. Уже неделю стояла солнечная погода с короткими ливнями, так что через месяцок тропинка окончательно затянется, и найти избу будет почти невозможно. Брест шел, всматриваясь себе под ноги – один раз чуть было не наступил на змею. Лес кругом становился все гуще, и свет, пробивающийся сквозь крону деревьев, был уже не таким ярким, хотя солнце стояло еще высоко. В лесу темнеет быстро, и задерживаться в нем с наступлением темноты могут только непуганые дураки и самоубийцы. Кто его знает, что тут водится: лешие, навьи, может еще какая нечисть. С одним-то мечом против них не попрешь. Брест ускорил шаг, и вскоре тропка вывела его на большую поляну с добротно слаженной избой.

Не зная, чего ждать, наемник, стараясь не шуметь, обошел дом со всех сторон. Один вход, он же выход, окна завешены старыми тряпками, но внутри кто-то есть. Он вернулся обратно к дверям, осторожно вытаскивая меч из ножен. Наемник прикрыл один глаз, привыкая к темноте, и толкнул дверь.

В полумраке спиной к нему стояла грузная низкая фигура. От неожиданности та подпрыгнула:

– Тьфу, ты, ирод окаянный! Чаво вламываешься, как к девкам в баню. Стучать-то не учили?

Фигурой оказалась грязная старуха, которая пыталась отдышаться, поправляя платок. Пара седых прядей выбилась из-под него и завесила лицо, но взгляд, которым старая его наградила, просвечивал насквозь. Брест поежился - не любил всяких ворожей. А эта особенно пришлась не по душе: она вся походила на старую облезлую ворону, бесформенные телеса были завернуты в торчащие в разные стороны юбки и шали.

Вокруг старухи творился такой же бардак: кругом грязь и разбросанные вещи, больших размеров стол у окна был целиком завален какими-то горшками, пузырьками и прочим барахлом. За печью притаилась огромных размеров ступа, наполовину закиданная тряпьем. Кругом стоял полумрак: на окнах висели грязные засаленные тряпки, и свет, кое-как пробивающийся из окна, падал мутным серым пятном. Смердело так, что хоть топор вешай. В печи полыхал огонь несмотря на тепло за окном, а из внушительного котла, стоявшего тут же, изредка с бульканьем вырвались клубы вонючего пара.

– Ну, - его прервал скрипучий голос, - по делу пытаешь, аль от дела лытаешь?

– По делу, по делу, – кивнул Брест, оставаясь на пороге. – Только говорят, будто ты померла недавно. Аль это не ты была?

Бабка помедлила немного, и, пожав плечами, принялась убирать вещи со стола:

– Отчего ж не я-то? Я, конечно, – она противно хихикнула.
– Только так это дурачье деревенское от меня отстанет. Да ты не стой на пороге-то, не стой. Дверь закрой, а то комаров напустишь.

Брест настороженно прошел вперед и прикрыл ногой дверь, не убирая оружие и не теряя бабку из виду.

– Принялись чавой-то часто они ко мне бегать, деревня-бишь: то корова разродиться не может, то «пособи, бабушка, дабы урожай был», тьфу, - бабка сплюнула на пол.
– Будто у меня своих дел нема. С чем пришел-то?

– А мне, значится, пособишь, раз в дом пустила? – недоверчиво протянул Брест.

– Ты человек служивый, небось и деньги имеются, а значит не за просто так гуторить будем. Мужичье-то платить не больно может.

Брест кивнул:

– Не за просто так. Скажи мне, старая, люди говорят, будто ты одна тут в округе снадобьями да ядами промышляешь, так оно?

– А ты часом не из церкви Трех? – оскалилась бабка.

– А похож? – развел руками наемник.

– Похож - не похож, мало ли, - ведьма проворно сгребла горшки со стола и отнесла их вглубь хаты. – Хотя будь ты церковником, даже заходить не стал бы, так спалил вместе с избой. Добре, значится погуторим. Снадобьями я промышляю – правда, кой чего и по ядам могу пособить.

Брест, наконец, убрал оружие и по-хозяйски уселся на лавку:

– Тогда поведай-ка мне, старая, вот что: что за яд такой, что от одного укола, меня свалил, да так, что сутки из памяти пропали?

Бабка на секунду задумалась:

– Знаю такой, а токмо, что от меня хочешь-то? Сварить надо что ль? Дак это тебе в пять золотых обойдется.

– Значит все-таки твоих рук дело. А кому продала-то, помнишь, мать? – Брест навострил уши.

– Может и помню, а может и нет. Стара да слепа стала, иной раз из головы полдня вон, где была, что делала? Ничего не помню, а все из-за лаптей.

– Чего? – наемник поднял бровь.

– Из-за лаптей. Лапти, говорю, прохудились, то и дело ноги простужаю, а здоровье-то вишь, уже не то. Оно то в спину стрельнет, то с головой целый день проваляюся. А купить новые лапти не на что. Вот ежели было бы на что купить, глядишь и вспомнила бы.

Брест махнул рукой, перебивая причитания:

– Добре.
– Он выудил из-за пазухи, монетку и кинул на стол.
– Теперь припоминай.

Старуха живо сгребла кругляш и застонала:

– Так на это и один лапоть не купишь, совсем старость не уважаешь?

Брест насупился и вынул еще монетку. Ее постигла та же участь: корявые бабкины пальцы схватили деньгу и быстренько припрятали куда-то в складки юбок.

– Ну?

– Вот сейчас припоминаю-припоминаю. – Старуха почесала голову и поправила платок, - Где-то с неделю назад мужик ко мне заходил, про яд ентот спрашивал, ну мы и сторговались. Больше я его не видела.

Наемник выжидающе смотрел на бабку.

– И? – не дождавшись продолжения, протянул он.

– Что и? Говорю же, больше я его не видела.

– Какой он из себя? Говорил ли, куда направляется?

Бабка отвернулась к булькающему котлу, и, достав огромных размеров черпак, принялась помешивать варево.

– Может и говорил, да только это ж еще денег стоит.

Брест начал терять терпение.

– Послушай меня, старая - прошипел он, - если сейчас же не расскажешь все что знаешь про того гада, я тебя второй раз похороню. Обещаю, – отчеканил бывший стражник.

Старуха у печи и ухом не повела:

– Ладно-ладно, не шуми. Расскажу. Погоди только, за травой одной схожу, в отвар добавить надобно.

Бабка, подобрав юбки, с кряхтением положила половник и заковыляла к дверям. Старательно хромая, она вышла из хаты, плотно притворив за собой дверь. Брест услышал шаркающие шаги за окном и, отодвинув тряпку, выглянул на улицу. Старуха направилась к сарайке, которая находилась в паре шагов от дома. Там же на стенке висели пучки трав - некоторые уже подсохли, другие были еще зеленые. Бабка, уже не хромая, добрела до травы и теперь пристально разглядывала каждый пучок.