Тайны Зимнего дворца

Макаровъ такъ же былъ въ погреб. Онъ много выпилъ и былъ совершенно пьянъ, такъ что тутъ же заснулъ, по крайней мр, слышенъ былъ его равномрный храпъ. Когда Пе-

Петровичъ вышелъ, онъ проснулся, заплатилъ Трофимычу за угощеніе сдлалъ знакъ Товарову, и оба вышли.

Петровичъ отперъ дверь погреба и вошелъ. Наташа, при скрип ржавыхъ петель вздрогнула, но не произнесла ни слова, а только плотне прижалась въ углу, закрывая руками облитое слезами лицо. Однажды она пробовала бжать въ то время, когда разбойникъ отпиралъ дверь, но онъ ее замтилъ и оттолкнулъ съ та- кой силой, что она часа три пролежала безъ чувствъ на голыхъ камняхъ, и онъ даже испугался, думая не умерла ли она. Его скотская любовь проснулась и онъ смачивалъ ей виски водкой, пока она не пришла въ себя.

Сегодня какой-то зловщій огонь блисталъ въ глазахъ Петровича. Онъ зажегъ свчу, поставилъ на грязный столъ бутылки у яства и крикнулъ:

Ей, двченка, ступай хрястать [20] . Ты наврно теперь проголодалась? Вдь два дня, какъ есть ничего не жрала! Видно, голубка, со мной плохія шутки!

Наташа не двигалась и продолжала хранить молчаніе.

Нетто ты не слышешь? Сюда, проклятая двка! Сегодня мы позабавимся! У меня все есть, что можетъ утшить человка: хорошенькая двочка и хорошее вино!

20

На воровскомъ язык сть.

Ну, живй!

Наташа по прежнему не двигалась.

Разбойникъ схватилъ ее въ охапку, притащилъ къ стулу, и силой посадилъ ее къ себ на колни и хотлъ поцловать; но Наташа вырвалась изъ его объятій и толкнула Петровича съ такой силой, что онъ упалъ вмст со стуломъ.

Негодяй всталъ, глаза его налились кровью, пошатываясь, подошелъ онъ къ молодой двушк: Вотъ какъ?! Ладно!! Я люблю сопротивленіе, бормоталъ онъ, это лучше, чмъ когда двка, сразу, отдается! Но, довольно шутокъ, а не то…

Наташа на него грозно взглянула, говоря:

Прочь, извергъ!! прочь, убійца моего благодтеля!! Никогда…

Ха, ха, ха! засмялся Петровичъ. Если бы ты это сказала въ другое время, я-бъ теб задалъ! Но сегодня, я женъ къ теб любовно! слышишь ли? Поди-жь сюда! Не врными шагами онъ подошелъ къ Наташ, вино и водка, выпитыя въ погреб, его разобрали и, къ счастію для нея, негодяй не твердо держался на ногахъ.

Двушка бросилась въ другой уголъ, но разбойникъ не упускалъ своей жертвы; его животныя страсти разъигрывались все больше и больше, сопротивленіе его только разжигало. Онъ схватилъ Наташу и снова притащилъ къ столу. Онъ хотлъ ее заставить выпить водки, но она оттолкнула стаканъ, водка вся разлилась на столъ и на полъ.

Ха, ха! Ты не хочешь выпить, голубка? засмялся онъ. А все-таки придется, вдь когда я въ дух, оба должны пить. При этихъ словахъ, онъ ей откинулъ голову назадъ и вылилъ ей въ ротъ стаканъ водки. Хоть Наташа и стиснула губы, но все-таки водка проникла ей въ ротъ и она судорожно закашлялась.

Ну что, вкусно? сказалъ Петровичъ: а теперь я выпью изъ стакана, къ которому прикасались твои алыя губки. Онъ наполнилъ стаканъ, и залпомъ его опрокинулъ. Вотъ-такъ славно, а все-жъ не въ примръ вкусне, когда хорошенькія губки прикасались къ стакану! А теперь посмотримъ, хорошо ли цловать эти алыя губки?

Онъ прижалъ свои толстыя чувственныя губы, къ губамъ молодой двушки, напрасно защищавшей ихъ своими руками.

Ага! Вотъ такъ славно! Еще разокъ, подшутилъ разбойникъ.

Но, прежде чмъ онъ усплъ поцловать ее вторично, она вырвалась изъ его рукъ и дала ему такую полновсную пощечину, что онъ отшатнулся назадъ. Нельзя было предполагать такой силы у молодой двушки. Въ это время, столъ опрокинулся, свчка погасла и воцарился полнйшій мракъ.

А, значитъ, ты хочешь забавляться въ темнот, двчонка, пробормоталъ разбойникъ опьянвшій отъ водки и животной страсти, и сталъ подкрадываться къ Наташ. Это по моему!

Двушка старалась пробраться къ двери, но разбойникъ ее преслдовалъ.

Что?! Ты удрать хочешь голубка? сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ: злоба его отрзвила. Нтъ, голубка, ты должно быть не знаешь Петровича! И онъ выхватилъ изъ-за голенища длинный острый ножъ. Онъ не могъ разглядть двушку, но та инстинктивно предчувствовала ударъ ножа, и ощупью, вдоль стны, пробиралась къ двери, ея руки искали задвижку. Она ужь чувствовала надъ собой горячее дыханіе негодяя. Несчастная добралась до двери, ея нжныя руки ощупали задвижку, въ это время разбойникъ схватилъ ее грубой рукой и повлекъ къ себ.

Караулъ! помогите! закричала она.

Тутъ никто тебя не услышитъ, усмхнулся Петровичъ.

Помогите! помогите! повторяла двушка дергая за задвижку.

Вотъ теб и помощь! закричалъ разбойникъ, въ бшенств и ножъ его съ размаху опусился.

Въ это самое мгновеніе задвижка отперлась, дверь отворилась и ножъ глубоко вонзился въ грудь человка, изъ раны брызнула кровь и на минуту ошеломила стараго негодяя; его лвая рука выпустила Наташу, и она выскользнула изъ его объятій.

VI

Онъ живетъ здсь, прошепталъ про себя Шервудъ, заворачивая уголъ Девятой роты, да здсь, я это знаю, достоврно.

У воротъ сраго дона сидлъ бородатый дворникъ, казанскій татаринъ, и лниво оглядывалъ улицу.

Князь, не живетъ ли здсь солдатъ? спросилъ Шервудъ, снимая шапку.

А ну его къ черту! грубо отвтилъ татаринъ. Откуда мн знать, живутъ ли здсь солдаты! Да тутъ живетъ, по крайней мр, до полусотни, а не то что одинъ.

Однорукій, прибавилъ, Шервудъ.

А мн-то почемъ знать имютъ ли здшніе жильцы одну, дв или три руки? отвчалъ дворникъ. Въ нашемъ дон живетъ много всякой дряни.

Шервудъ сразу понялъ, что татаринъ былъ не изъ любезныхъ, но его собственные интересы требовали собрать боле точные свденія. Вдь генеральша общала ему сто риблей, а такой суммы онъ давно не имлъ въ рукахъ. Разумется, старый шпіонъ не зналъ, что въ свою очередь, за это открытіе, генеральша получала пять тысячъ, иначе, конечно, его требованія не были бы такъ умрены.

Со вздохомъ досталъ онъ изъ кармана серебрянный рубль, долго, въ задумчивости, вертлъ его въ рукахъ и съ еще боле глубокимъ вздохомъ сказалъ:

Князь, не выпить ли намъ по рюмочк водки?

Водки-то я не пью, а вотъ рюмочку бальзаму, пожалуй можно.

Татары водку не пьютъ, согласно запрету Магомета, но если ее назвать бальзамомъ, то они не отказываются отъ выпивки, вдь въ коран про бальзамъ ничего не говорится.

Ну такъ выпьемъ бальзаму, отвчалъ съ грустью Шервудъ, онъ не любилъ платить за другихъ, а самъ всегда норовилъ какъ бы пройтись на чужой счетъ.