Театральная история
Шрифт:
Александр почувствовал, что, вероятно, в воздухе только что витал конфуз, который он своим появлением разогнал. Глядя на пунцовое лицо Иосифа, на прячущего глаза господина Ганеля, он понял, что произошло. “Ах дурашка! — с жалостью подумал он. — Рассказал-таки про свои дары”.
— Нам пора, — сказал Сильвестр и открыл дверь ресторана.
Верхняя одежда осталась в гардеробе, и четверо направились в вип-зал.
Сильвестр не впервые проходил в этот роскошно-скромный зал. А Иосиф и актеры были сначала оглушены немосковской тишиной, а потом — ослеплены
За огромным сервированным столом сидел Ипполит Карлович: черный костюм, непроницаемые глаза, приветливая улыбка.
За спиной мецената была слегка приоткрыта серая дверь — в соседнем помещении молился и подслушивал отец Никодим. Все, кроме Сильвестра, впали в легкое оцепенение, посещавшее каждого, кто впервые входил к Ипполиту Карловичу. Свечение, исходившее от миллионов, озаряло его самого. Нимб сказочного богатства видели все. И сейчас зачарованные артисты и журналист остановились на пороге. Иосиф поймал себя на желании снять шапку, как при входе в церковь. Но шапки на нем не было, это была не церковь, да и сам Иосиф не был христианином.
— О! — воскликнул Ипполит Карлович, едва увидел актерскую процессию во главе с Сильвестром. — Вот он. Вот он идет. Станиславский нашего времени. Он только идет. А я ему. Уже верю.
Сильвестр, чтобы порадовать Ипполита Карловича, брезгливо поморщился при упоминании Станиславского. Ведь недоолигарх прекрасно знал, как относится Андреев к Станиславскому. Но Ипполит Карлович неуклонно называл Сильвестра Станиславским, желая одновременно и польстить и покуражиться.
Все четверо встали у стола. Ипполит Карлович не пригласил их сесть.
— Вот никак не могу понять. Почему мне так противно стало. Когда я вчера по телевизору услышал. Что сейчас на земле живет людей больше. Чем во все времена. За всю историю человечества. Нет. Не противно даже. А тоскливо. Вот ты художник. Объясни почему.
Сильвестр совсем не удивился неуместности вопроса и ответил спокойно, словно сам не раз об этом думал:
— А если бы сейчас жило меньше людей, чем за всю историю человечества? Если бы они вымирали?
— Вот как ты. Повернул. Так тоже тоска. И много людей плохо. И мало людей плохо. Как быть?
— Не знаю, Ипполит Карлович.
— А ты заметил. Что про людей “они” сказал?
Александра смутило такое начало встречи. Раньше он думал, что только Сильвестр имеет право вдруг огорошить пришедшего к нему человека вопросом, не имеющим никаких оснований, кроме каприза спрашивающего. И вальяжно ждать ответа, заранее снисходительно относясь к тому, что “ответчик” готовится сказать. Сейчас Александр увидел, что к Сильвестру могут быть обращены и столь же внезапный вопрос, и столь же ироничная улыбка. В этом зале Александр встретился с хозяином хозяина. Хоть и маленькая, но мистерия, испытание для шаткой души.
— Ну знакомь, знакомь меня с новобранцами. — Ипполит Карлович перевел серые, будто лишенные зрачков глаза на Александра, потом на господина Ганеля и спросил у него: — Ты на кого нацелился?
— Это брат Лоренцо! — ответил Сильвестр.
— Мона-ах… — с уважением произнес Ипполит Карлович. — В наше время играть монаха! Ответственно! А ты? —
обратился он к Александру. — Ты кто?— Тибальт, — сказал Александр и почувствовал, как в пятках бьется его душа.
Ипполит Карлович повертел в уме имя “Тибальт”. Оно не вызвало никаких ассоциаций. Повисла пауза. Вошедшим давно уже пора было сесть даже по самым суровым законам гостеприимства. Официант ловко подлил Ипполиту Карловичу виски, бросил в бокал кусочек льда в виде крошечного лебедя. Ледяная птица начала медленно растворяться в коричневатой воде.
— Вы садитесь. Что вы, как на приеме… И руки по швам держать не надо, — вдруг обратился Ипполит Карлович к Александру. И хотя тот и не думал держать руки по швам, он как-то неловко поднес ладони к груди, чтобы показать, что ничего подобного у него и в мыслях не было. Но все, кто посмотрел на Александра в этот момент, подумали, что он, и правда, стоял по стойке смирно.
Они сели — Сильвестр напротив Ипполита Карловича, рядом, на краешке стула настороженный и сосредоточенный господин Ганель, левее — растерянный Александр, еще левее — насмерть перепуганный Иосиф. Иосиф стал посылать Ипполиту Карловичу флюиды-телеграммы: “Я тот, кто писал вашему другу… Я тот, кто заботится о вашем театре… Я тот, кто любит вас…”
— А он кого играет? — спросил Ипполит Карлович, бокалом указывая на Иосифа. Хвост лебедя, его лапки и голова уже начали таять.
— Он переписывает некоторые сцены. Для современного слуха, — снова выручил Сильвестр теперь уже Иосифа, который еще не полностью вышел из оцепенения.
Ипполит Карлович оживился.
— Любопытно. Значит, Шекспир как-то не очень. Слабоват. Я так и
думал: — Ипполит Карлович улыбнулся, и Александр с Иосифом дуэтом захохотали громко и немножко нервно. Смех помог Иосифу вступить в разговор:
— Мы видоизменили идею моего участия… немножечко…— начал
Иосиф. — Я сейчас не переписываю, а добавляю, и даже не добавляю, а прибавляю…
— А с твоим творчеством я и так знаком. Очень знаком…
Иосиф возвел глаза к полотку и стал его исследовать.
— Творцы! — ласково улыбнулся Ипполит Карлович. — Вот смотрю я на вас и завидую. Всю жизнь на таких вершинах проводите. Вы ешьте. Ешьте. Видите, сколько всего.
Ипполит Карлович не без удовольствия посматривал на артистов, которых охватил легонький паралич. Беспокоил его только взгляд господина Ганеля. Карлик с непочтительным вниманием его изучал. Недоолигарх подумал, что надо бы чуть погодя сбить спесь с этого исследователя.
Застучали о тарелки вилки и ножи — сначала робко, потом все уверенней.
— Вот и молодцы. Вот эта музыка мне по душе. Виски? Коньяк? Водку?
Иосиф попросил коньяк. Остальные от спиртного отказались.
— Ничего, скоро, я думаю, возжелаете, как бы сказал один мой близкий друг. Пить это хорошо. Если бы Бог был против спиртного, он бы не воду превратил в вино. А наоборот… — сказав это, Ипполит Карлович придвинул ближе тарелку со стерлядью, украшенной зеленым и репчатым луком и вонзил вилку в один из рыбных кусочков.