Театральная история

Господин Ганель почувствовал, что в нем больше нет злобы на Иосифа, зато закипает ненависть к недоолигарху. Как будто он не мог ненавидеть сразу двоих, как многие не могут сразу двоих любить.

— Я католический монах, — ответил господин Ганель.

— Ну так, слава тебе господи, не буддийский. Становись с нами.

— Я не хочу.

— Господин карлик, ты в свободной стране.

Отец Никодим затянул отрешенным голосом:

— Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ, не лиши нас и небеснаго твоего царствия…

Молитва закончилась. Отец Никодим бесшумно покинул он помещение.

— Ну, прощайте. Я должен один быть. Если не доели еду. Вам с собой дадут.

Александр подумал, что эту еду он выбросит в помойку перед домом. Или даже раньше.

Все поднялись одновременно. Через минуту вип-зал содержал лишь того, для кого и был предназначен. Из укрытия снова вышел отец Никодим. Недоолигарх предупредил его возмущение:

— Сильвестр имеет право на ошибку. Он даже имеет право не любить

меня, — сказал Ипполит Карлович, не открывая глаз.

— И вы думаете…

— Я думаю, что в ближайшее время. Ничего худого в театре не случится. Мне нужно время. А потом я. Или другой театр найду. Или другого режиссера в этот посажу. Если несуразица продлится.

— Мы с Иосифом могли бы навести там порядок, если несуразица продлится, как вы говорите. И зачем вы так с Иосифом? Он хотел все изменить в своей жизни, хотел иначе предстоять перед Господом. И потому написал мне письмо.

— У всякого предательства, если разобраться. Такие прекрасные причины.

— А я не знал, что вы философский факультет заканчивали.

— А я и не заканчивал. Это я так. Увлекся. С кем еще могу так. От души. Только с тобой еще. Садись, отец Никодим.

Сильвестр сел в машину и включил зажигание. Около режиссерского “вольво” стояли трое — господин Ганель, Александр и Иосиф.

— Саша, не забудь: в пятницу в пять я жду твою подругу.

Александр с тяжелым изумлением посмотрел на режиссера: неужели что-то еще может продолжаться после такого разгрома? Вдруг заговорил — сбивчиво, быстро — Иосиф:

— Скажи только — ты знал, что я это делаю?

Сильвестр усмехнулся.

— Тогда ты еще хуже, чем я, — сказал Иосиф.

Сильвестр нажал на газ, машину слегка затрясло. Перед тем как уехать, режиссер сказал артистам:

— А вас я завтра утром жду на репетицию.

Машина Сильвестра, встроившись в поток своих сестер и братьев, скрылась из вида. Иосиф, не прощаясь, побрел по темному Тверскому бульвару. Господин Ганель и Александр остались стоять около ресторана.

Небо и нёбо

Робкий, еле заметный снег, падал на землю. Лужи принимали и снег, и мусор, щедро бросаемый прохожими. Господин Ганель и Александр шли в одном ритме — раз-два-левой-левой: солдаты, оставшиеся без командира.

Александр заметил, что они с карликом приблизились к метро “Пушкин-ская”. Господин Ганель жил неподалеку. Почему-то виновато улыбнувшись, он подал Александру руку, надолго задержал ее в своей и спросил:

— Как вы думаете, чем все это кончится?

— Вы же умеете проникать в мысли. — Эту фразу, как и последующую, надо было произнести с иронией, но на это сил не было. — Что затеял наш Сильвестр? Вы не поняли? Не пронзили его?

— В него я не могу проникнуть.

— Умереть с музыкой? Этого он хочет?

— Может, и так. Но я чувствую, что все будет хорошо.

— Так вы не только телепат, но и прорицатель, — так же блекло, не тратя сил на интонирование, проговорил Александр. Господин Ганель улыбнулся и повторил:

— Я чувствую, все будет хорошо.

Улица ответила на пророчество карлика воем автомобилей, злыми лицами прохожих и агрессивным мерцанием рекламных огней. Проходящая мимо грузная женщина грубо толкнула Александра плечом и столь же грубо обругала. Тяжелыми шагами спустилась в метро. Почему-то именно это происшествие наполнило Александра тяжелой тоской. Слезные железы начали предательскую работу, и, запрокинув голову, он стал смотреть в ночное небо. Оно было черным. Александр вглядывался в небо неприлично долго, словно что-то искал. Господин Ганель не проявлял ни малейшего нетерпения. Наконец слезы отхлынули, и Александр, с некоторой опаской наклонив голову, наскоро попрощался с господином Ганелем:

— Я, наверное, еще чуть-чуть постою тут.

Карлик понимающе и грустно улыбнулся, еще раз пожал ему руку и медленно зашагал в сторону дома.

— Эй! — крикнул Александр бодро. Но лишь ярче ощутил контраст веселого окрика и овладевшей им тоски. Тем не менее крикнул снова, так же бодро, звонко. — Эй! До завтра!

Господин Ганель повернулся, поднял руки над головой, сложил их вместе и потряс. Наверное, это должно было означать, что все будет хорошо. Ведь он так чувствует. И тут господин Ганель явил городу и миру еще больший оптимизм: выставил вверх два пальца правой руки — Виктория, мол, Победа! “Ах ты маленький победоносец!” — с нежностью подумал Александр.

Карлик стоял с поднятой рукой, являя собой живую иллюстрацию высказывания Тертуллиана “верую, ибо абсурдно”. Он упрямо верил вопреки всему — безликому небу и безликим прохожим, вопреки тотальным разрушениям Ипполита Карловича и высокомерной загадочности Сильвестра Андреева. Этот мир категорически не учитывал его, Ганелева, существования. А он стоял посреди Тверского и верил.

Наконец господин Ганель опустил победоносную длань и отвесил Александру вычурный театральный поклон, вызвав приступ хохота у двух девушек, проходящих мимо. Но господин Ганель не смутился — помахал им ручкой вполне себе франтовато. И слился с толпой. Исчез.

Мобильный Александра напомнил о себе. На экране засверкало имя “СЕРГЕЙ”. Александр почему-то сразу догадался, что звонящий ему абонент пьян.

— Саша, привет! — Голос был таким довольным, что Александр сразу начал улыбаться. — Слушай, я понял, почему в момент поцелуя, ну, когда Джульетта целует Ромео… Слушай, ты меня не слушаешь! Ты даже не дышишь.

— Я дышу. И слышу.

— Дышишь? А ну дыхни! — захохотала трубка.