Театральная история
Шрифт:
— Я не думаю, что меня могут уволить. Теперь. …Я, может, сама кого-нибудь уволю.
Наташа смотрела на господина Ганеля с каким-то отчаянным вызовом.
— Наташа, вы не сможете быть стервой. Даже не пытайтесь.
— Почему вы так говорите со мной? — Облако Наташи. Восторг Ганеля. — И с чего это у меня не получится стервой быть?
Снова облако. Снова восторг.
— Сил у вас на это не хватит. Простите за прямоту.
Дальнейший путь к театру они преодолевали молча.
— А почему вас все называют господин? Почему не просто Ганель?
— Началось все с издевательского прозвища. Мол, такой крошечный, а господин, — охотно объяснил карлик, не удивляясь неуместности вопроса. Он говорил, любуясь ее профилем. — А потом меня стали так называть уже не в насмешку. Я и не заметил, как смешное превратилось в уважительное… Мне кажется, что в уважительное. Не противиться же мне этому имени?
— Что вы! Господин Ганель! Только так вас и надо называть! Даже если бы вы сменили имя, я бы упорно называла вас господин Ганель! Вы, наверное, единственный из моих знакомых, у кого имя так подходит к облику. Как
влитое, — улыбнулась Наташа, и карлик подумал, что на месте Саши он простил бы ее. За несколько вдохов и выдохов.
— Я слышал, что вы как-то особенно внимательны к словам. Для актеров это такая редкость сейчас, — вдруг похвалил ее господин Ганель. Сострадание и вожделение были соавторами этого комплимента.
Наташа уловила совершенно неожиданную интонацию, с интересом глянула на господина Ганеля и мгновенно угадала, что с ним происходит. Она решила отложить до лучших времен свое наблюдение: о воспламенившемся карлике она если и подумает, то не сейчас.
Господин же Ганель с удовольствием втягивал аромат порождаемых ею алкогольных облачков и думал: “Удивительная женщина! Даже перегар от нее какой-то шанельный”.
Когда они подходили к театру, из машины, что стояла у служебного входа, вышел Александр. Был он небрит и еле волочил ноги. Черная неуклюжая шапка, потертая коричневая дубленка, грубые оранжевые рукавицы: эти вещи Наташа давно забраковала. Настаивала, чтобы Александр их выбросил. Но он их хранил, и вот их час пробил: они стали символом его бунта. И вместе с тем — трауром. Его комическим трауром.
Господин Ганель, с таким вниманием относящийся к внешнему виду, был поражен чучелообразным обликом своего друга. А первое, что подумала Наташа, увидев Александра: “Он же последние деньги потратил на такси”. Второе: “Он стал призраком блошиного рынка”. Наташа невольно улыбнулась. И снова ощутила бесчувствие.
Господин Ганель хотел было проскользнуть в служебный вход, но почувствовал, как рука Наташи крепко сжала его руку. Он остановился. Бесформенной громадой подошел к ним Александр.
— Приветствую, — мрачно и гордо произнес он и медленно прошествовал в театр.
Румянец заполыхал на щеках Наташи. Глаза смотрели вниз — на смешанный с грязью снег. “Фотоаппарат” господина Ганеля защелкал с удвоенной силой. И только когда Наташа отпустила его руку, и, не говоря ни слова, пошла в свою гримерную, он осознал, сколько боли было в глазах его друга. Господину Ганелю стало стыдно.
Джульетта сама наш нашла
…Зрительный зал был полон актерами. Сильвестр оглядел свою паству и потребовал:
—
Внимание.Паства притихла мгновенно.
Наташа выбрала место отдельно от всех во втором ряду. Через два ряда от нее — Сергей Преображенский.
— Сегодня мы наконец-то обрели Джульетту, — намеренно будничным голосом произнес Сильвестр. — На роль юной Капулетти назначается Наталья…
Паства охнула и замерла.
— Как ваша фамилия, Наталья?
Наташа обернулась, ожидая, что увидит тезку-счастливицу, с которой Сильвестр решил поиграть в игру “я забыл вашу фамилию”. Наташа приготовилась ревновать, ведь втайне, совсем втайне, она мечтала об этой роли. Внезапно она почувствовала, что именно ее со всех сторон прожигают ревнивыми взглядами.
— Наталья, вы свою фамилию забыли?
Сомнений не было: Сильвестр обращается к ней. И часы бесчувствия для Наташи закончились. Из глубин ее существа поднялось ликование, его срубил страх, мелькнула надежда, взмыла вина, явилось самооправдание… Да. Ее путь к роли был сложен. Но когда она, впервые придя к Саше, подумала: “это мой год”, — она не ошиблась. Получается, что таким причудливым, таким почти непристойным путем Саша привел ее к роли.
— Вы должны простить, что я не помню вашей фамилии, — сказал Сильвестр. — Вы ведь так недавно в театре. Вы покорили меня исполнением роли Джульетты в моем кабинете.
Кто-то тихо и гнусно хохотнул в полутьме зала. Господину Ганелю показалось, что Сильвестр говорит намерено двусмысленно. И вместе с тем открыто дает понять, что назначает на главную роль актрису, практически ему не извесную. Режиссер говорил как бы не с Наташей, а поверх нее.
— Когда вы исполняли роль Джульетты в моем кабинете, я подумал — зачем искать уже найденное? Джульетта сама нас нашла. Сергей Преображен-ский сегодня останется до полуночи. Мы вместе пройдем все парные сцены, все сцены Ромео и Джульетты. А через десять минут начнем репетиции массовых сцен. Пока можете подготовиться. Я скоро вернусь.
И Сильвестр вышел из зала.
Труппа загудела, зажужжала, всеми жалами впилась в новость. Наташу никто не стеснялся. Никто не поздравлял. Она слышала намеренно громкие фразы: “Чему удивляться? Она сегодня ночью доказала право быть Джульеттой”, “Ой, прекрати, как будто она первая это доказала. Другие вот доказывали-доказывали, и ничего”, “А вы ее видели в каких-то ролях?”, “Да ее никто на сцене не видел”, “Как? А Сильвестр?”, “ Так то в кабинете!”, “А, ну да, ну да!”, “Прекратите, она прелестная девочка”, “Прекрасный повод для такой роли”, “А Саша-то, Саша, смотрите, не пошевелился даже, бедный…”, “Да, может, он богатый. Теперь-то”, “Нет, это совсем низость”, “А сидеть здесь и бледнеть перед
всеми — это не низость!”, “Это высость”, “Ой, не мелите вздор”, “Я мелю?”, “Вы мелите”, “Хорошо, пусть так, пусть я мелю, а у вас голос писклявый”,
“Пискляяяявый?”, “А какой же? Это все знают. Я вас от лица всей труппы вас прошу — хотя бы в сцене бала не надо попискивать! Зачем, ну зачем вы пищите, когда танцуете, дорогой мой? Это нас всех сбивает с ритма”, “Да он нарочно пищит”, “Я не нарочно! Да я вообще не пищу!”, “А вот сейчас, по-вашему, что вы делаете? Вы что, у мышей уроки мастерства брали?”, “Господа, вы с ума сошли, опомнитесь, вы же в театре!”, “Действительно, стыдно. Спасибо, что вы нас осадили. Теперь вы наша совесть. Назначаем вас. Раз других ролей для вас не нашлось…”