Театральные подмостки
Шрифт:
– - Мы очень обстоятельно побеседовали...
– - Ну да... Жанна всегда... нестандартно мыслила, если так можно выразиться, но я поначалу как-то не обращал на это внимания. Старался не обращать... Видимо, правда, что жизненные взгляды отражаются на самом человеке... да что там говорить! Мы, пожалуй, пойдём. Извините нас.
– - Подождите, пожалуйста!
– - встрепенулась Алевтина Аркадьевна.
– - Почему же вы до сих пор не расстались?
Иван чуть задумался, потом сказал:
– - Глупо, конечно... но когда веришь в Бога, боишься его чем-то обидеть. Особенно когда он так много тебе дал, одарил каким-то талантом... Меня вроде как талантливым актёром считают. Я и сам чувствую... Иной раз получается нечто такое, что и сам объяснить не можешь. Вот и нянчусь со своей
– - Какой вы добрый...
– - покачала головой Алевтина Аркадьевна.
– - Но, увы, жалость плохой советчик.
– - Теперь я вижу, Бог в вас не ошибся, -- с удовлетворением сказал Ламиревский.
– - Крепитесь, молодой человек. Ваши муки будут вознаграждены. Ваша несравненная супруга родит вам прекрасную девочку. Бог приготовил её именно для вас двоих, и ни для кого больше.
Иван стал будить Жанну, обращаясь с ней бережно и ласково.
– - Пойдём, солнышко, неудобно перед хорошими людьми. Ну, просыпайся, золотце. Тут уважаемые люди, учёные... а мы с тобой...
Но Жанна была просто мертвецки пьяная. Наконец, Иван взвалил её, полусонную, на плечи, как крест, и вынес за кулисы.
И тут же опустился занавес, и объявили антракт.
К моему удивлению, мы свободно передвигались в фойе, толкались среди зрителей и даже заглянули в буфет. Всё, как в жизни. У меня от ностальгии слёзы навернулись. Наша буфетчица Леночка охотно дала в долг пирожные, бутерброды с ржавыми шпротами, кофе и ещё какой-то отравы, и даже не стала в книгу записывать. На мой лепет и стенания, что у меня нет денег, она сказала странную фразу: "Ничего, Вань, отдашь, никуда не денешься... пока подмостки не истопчешь...
– - тут она поймала на себе гневный взгляд Ольги и добавила: -- Я хотела сказать -- вот разбогатеешь, заживёшь на широкую ногу... Свои люди -- чего уж там..." А ещё Ольга и Николай Сергеевич строго следили, чтобы я не сбежал. Конечно, такая мысль закрадывалась, скреблась в подкорку головного мозга, и всё же желание досмотреть спектакль перебороло. Забавная всё-таки постановка...
Я всё время молчал, а Ольга и Алаторцев старательно делали вид, что спектакль произвёл на них оглушительное впечатление. Ольга рассеянно смотрела себе под ноги, а Николай Сергеевич пустился в размышления.
– - Может, так и должно быть?..
– - озабоченно спрашивал он как бы у самого себя.
– - Оно, наверное, так изначально было задумано: до рождения все души должны появляться. А потом какой-то сбой случился... А как же, человек несовершенен, в ём всё дело. И сейчас вот путаница. Сейчас всё по распределению... А какое оно там -- не нашего это ума дело. Не человеку решать, кому какая душа достанется. Заслужил ты или нет, умный или глупый... Бывает, человек вроде как хороший, и всё при нём, но что-то в нём не то, что-то другое перевешивает...
Ольга вдруг словно очнулась от морока.
– - Нет, Николай Сергеевич, тут вы не правы: всё дело в любви, без неё никак нельзя, хоть вы что говорите. Конечно, эта алкоголичка... Жанна, что ли... не подарок. Но мне кажется, Ваня любит её... Другого объяснения я просто не нахожу. Тут и самопожертвование, и что-то таинственное их связывает... Вот даже учёные доказали: если без любви, значит, и без Бога. Значит, ничего не обломится, хоть ты как вывернись! Потом мучайся, добывай душу всевозможными способами, всеми правдами и неправдами. Самое страшное, что детей на это обрекаем. И даже если что-то там они и выклянчат, ещё неизвестно, какая у них судьба будет. Может, уже всё разберут к тому времени. И вообще станут ли за ними приглядывать свыше или нет. В опчем, любить надо безоглядно и безостановочно, и тогда непременно, может, очень даже...
– - Ольга замешкалась, стараясь подобрать нужное меткое и ёмкое слово.
– - Ты лучше бы сначала у Ивана спросила, чего он об этой Жанне думает. Ну-ка, сынок, скажи, смог бы ты эту "красавицу" полюбить или как?
Мне
стало смешно, и я просто махнул рукой: мол, отвяжитесь.– - Это нечестно, Николай Сергеевич, -- что значит "смог бы"?
– - затряслась Ольга.
– - Ваня же её совсем не знает! Он увидел только витрину, пусть даже и не очень привлекательную, пусть даже страшную и уродливую, но витрина -- это ещё не всё здание! За ней может скрываться богатые апартаменты, кладовая, с драгоценными россыпями... А потом, любовь нельзя объяснить, она выше нашего понимания!
– - Я разве тебя спрашиваю?
– - с наигранной строгостью спросил Алаторцев.
– - Я, может, у Ивана интересуюсь!
Они заспорили, но как-то показушно и шутейно, и всё время косили на меня свои хитрые глаза. А я молчал и всё думал, какая огромна пропасть лежит между всеми этими женщинами и Ксенией.
Явление 20
Долгожданный и заслуженный триумф
Не знаю даже, рассказывать о второй части спектакля или не стоит. Не было там чего-то особенного, во всяком случае, к моей трагической и унылой истории мало что относится. Ну да ладно, разве что вкратце, тем более я всё равно до конца не досмотрел.
Третье действие началось с симпозиума, на который натекли солидные профессора и академики. Если при жизни профессор Ламиревский не решился объявить о своём открытии, то теперь в тустороннем мире он, всесторонне подкованный отцом Ювеналием, надумал триумфально взорвать научный мир.
Представьте такую картину: сидят солидные учёные, седовласые бородатые и безбородые старцы, с огромными головами и открытыми широкими лбами, с мудрыми и одухотворёнными лицами. Но есть и совершенно разбойничьи физиономии -- низкие покатые лбы, грязные, слипшиеся волосы и всклоченные бороды, шрамы и обветренная кожа, испещрённая трещинами, больные глаза. Но всё это тоже учёные, профессора и академики, при костюмах и галстуках. Просто, похоже, рассеянные и отрешённые от мира того.
Судя по уровню Ламиревского, все учёные самые заслуженные и знаменитые. Не иначе светлые головы тустороннего мира. Особенно выделялся тучный академик, с мощной седой шевелюрой и чёрной, как смоль, бородой. А ещё среди учёных каким-то боком затесался писатель Дионисий Разумовский. Он сидел рядом с профессором Меридовым, и они, как хорошие знакомые, то и дело делились друг с другом дельными замечаниями.
И вот профессор Ламиревский объявляет о своём изобретении. Теперь он уже совершенно не волновался, как с батюшкой, а держался величаво и даже надменно. Он торжественно поведал, какой величайший прибор он изобрёл, демонстрируя его всем присутствующим. Часто делал паузы, скользя по лицам взглядом победителя. Заодно и произнёс тот же текст из спектакля "Ящик Пандоры", но теперь говорил спокойно, размеренно, однако не без пафоса.
– - На это изобретение я потратил сорок лет. Сорок лет я шёл к своему великому изобретению. Вы только вдумайтесь, сколько трудностей мне пришлось преодолеть, сколько страданий вынести, потерь и утрат, недоедал, недосыпал, недопивал, -- что и говорить, много всего недобрал в своей жизни. Как часто я оказывался на грани отчаяния, думая, что ничего не получится. С точки зрения обывателя, господа, моя жизнь -- жизнь неудачника, но с другой стороны... впрочем, оставим это. Жизнь уже благополучно завершилась, и то, что испытал я, обычная судьба великого учёного...
– - Вы прожили прекрасную и удивительную жизнь, Дмитрий Ильич, -- подмаслил Дионисий Разумовский.
– - Честно послужили науке и всему человечеству. Многим и толики не удалось того, что сделали вы.
– - Ну что вы... Заслуги мои весьма скромны... Но всё равно, спасибо, -- с дрожью в голосе поблагодарил Ламиревский.
– - Однако продолжим. Так вот, мой прибор работает очень просто. Подносишь его к чьей-то душе, расстояния в десять метров -- вполне достаточно, сканируешь её, и на дисплее сразу видно, есть ли у этой души тело или его нет.