Тень Великого Древа
Шрифт:
– Милорд, вы живы?!
– Ранен. Не могу встать, гады бьют со всех сторон!
Падает еще один закатник. И еще. Блестит железная рука – это Лахт Мис. Пытается ползти к телеге. Северный меч входит сверху ему в спину. Тело Миса искажается судорогой, каждый мускул на миг встает бугром… Клинок вылетает из раны. Черные сапоги обступают телегу.
Это все. Бой в центре лагеря проигран. Джо лежит, зарывшись в колею, Мартин налип на крышу. Ни тот, ни другой не могут встать – оба под прицелом десятка арбалетов. Кайры подходят со всех сторон. Один нагибается, берет алебарду у мертвого солдата, шагает к телеге. Засунет алебарду
Он изворачивается, будто червь. Не поднимаясь выше колеи, слегка сгибает руку. Под этим углом не попасть во врага, но ось телеги ложится в прицел.
– Держитесь, милорд! – Жидкая грязь булькает у рта. – Держитесь!
Алебарда суется под телегу – и в этот миг выстрел Перста вышибает колесо. Телега падает углом на древко, ломает. Джо меняет прицел, стреляет вторично. Другое колесо разлетается щепой. Телега становится наперекосяк, левым краем упав на землю. Мартин орет, как черт, но удерживается на крыше. А Джоакин теперь лежит в пещере: наклонное днище телеги прикрывает его сзади. Никто не выстрелит в спину. Он поднимается на локте и рубит наотмашь. Шшшик! Шшшик! Шшшик!
Падают калеки, ползут, волоча обломки ног. Кайры мечутся врассыпную. Стреляют, гвоздят землю вокруг Джо. Сверху полыхает огонь – Мартин работает Перстом Вильгельма. Вдвоем отбиваются, как могут. Мартин покрывает один сектор, Джоакин – другой. Мартину легче, он видит все, а Джоакин – только ноги. Видит сапог – хлещет Перстом. Сапог – выстрел. Сапог – выстрел. Мир сужается до щели под тележным днищем. Армия врага – до сапогов, видимых в щель. Шшшик! Шшшик!
Сапоги кончаются. Неужели перебил всех?.. Он не смеет надеяться, и правильно: уложил меньше десятка, прочие укрылись. Из своей щели Джо видит лишь лоскут земли, кайры сошли с него – и стали недосягаемы.
– Милорд, я их не вижу!
– Я тоже! Ты наклонил телегу, баран!
Есть сектора, невидимые для них обоих. Джоакину мешает узость щели под дном, Мартину – наклон крыши. На слепых пятнах собираются кайры, Джо слышит голоса.
– Лучников сюда. Верхнего стрелка накроем навесом.
– Лучше перевернем телегу, будет быстрее.
Джоакина прошибает пот. Если повозка опрокинется – им конец. Мартин упадет с крыши и будет заколот, путевца расстреляют на открытом месте. Нужно помешать! Он орет:
– Не смейте, я убью Иону!
Сам понимает глупость угрозы: ее ж не видно сквозь дно, куда стрелять?
Звенит железо. Крюк на веревке цепляется за прут, телега начинает качаться.
– Раз, два, взяли!.. Раз, два, взяли!..
Клетка ходит ходуном. Джоакина осеняет надежда, он кричит:
– Перкинс, слышишь?! Перкинс, мы в беде! Прикрой Перстом, я выйду!
– Он сдох, - бросает кто-то из кайров.
Да, Перкинс погиб: давно не было вспышек. С запада еще гремит отзвук боя, но тут, в центре, все мертвы. Все, кроме кайров, сожри их тьма!
– Раз, два, взяли!
Телега раскачивается, колеса чавкают, поднимаясь над землей. Мартин орет:
– Джо, братец, мне страшно!
Джоакин привстает на локте, пытаясь выцелить хоть кого-то.
– Раз, два, взяли!
Кайры дружно дергают телегу, чтобы уронить на левый борт. Но правые колеса глубоко увязли в колее, телега не может перевернуться. При очередном рывке оси выскакивают из ступиц, правые колеса отпадают. Телега рушится наземь и хоронит Джоакина
в колее. Душная, страшная чернота. Где-то далеко Мартин глухо орет:– Вижу вас, гады! Получайте!..
Дышится с трудом. Обломок оси уперся в грудь и выдавил воздух из легких. Джо не может шевельнуться: перед лицом доски, сырая грязь, налипшая на дно. В уши затекает. Руки прижаты к земле.
Становится страшно. Пробирает.
– Ма-мартин…
Хочется крикнуть: «Мартин, спаси, пробей дно, иначе задохнусь!» Но крикнуть нельзя – воздуха нет. Из груди выползает шепот.
– Иного!
– бормочет Джо.
Перст не производит выстрела.
– Иного! – шипит в панике. – Иного! Стреляй, родимый, прожги дно!
Придавленная рука онемела, нервы не передают приказ, Перст Вильгельма молчит.
Туп! Сверху доносится тихий стук – и дно проседает, давя на ребра обломком оси. Туп! Дно еще ниже. Вдохнуть почти нельзя. В разинутый рот втекает тонкая струйка воздуха. Туп!
Где-то грохочет бой. Кто-то крушит клинком доспехи, кто-то заливается от боли… Очень далеко, в другой стране. Рядом ничего, кроме крышки гроба. И звука: туп! Дно проседает еще на дюйм. Ось вминается в грудь, с хрустом ломается ребро. Боль прошибает тело, но перелом ребра создает маленький зазор: Джо способен вдохнуть. Длинно, мучительно, сквозь боль он всасывает воздух. И слышит над собой: царап. Тихонько, будто в самом ухе: царап, царап.
Холодея, он понимает значение звуков. Туп – это прыжок. Волчица скачет внутри клетки, превращая телегу в пресс. А царап – это ногтем по древесине. Иона приседает прямо над ним, скребет доску, чтобы привлечь внимание. В кромешной тьме он видит – чувствует – как она поднимает кулачок и слегка бьет по доске. Пум.
Телега садится буквально на волос – и ломает второе ребро. В глазах краснеет. Джо падает в забытье.
– Он не дышит, милорд, - сказал лекарь, слегка наклонившись над телом Джоакина.
Путевец лежал в глубокой колее, вмятый в грязь, и не вызывал желания произвести тщательный осмотр.
– Откуда знаешь, что не дышит? Ты ж не послушал.
– Я полковой лекарь с многолетним…
Лорд Мартин врезал медику в живот коленом. Тот согнулся, Шейланд добавил ему пинка и опрокинул в колею, прямо на Джоакина.
– Послушай внимательно, браток.
Лекарь приложил ухо к груди путевца, пощупал пальцем шею.
– Дышит очень слабо…
– Так сделай сильнее! Тащи его в лазарет!
Тут Мартин погорячился: вокруг не имелось не только лазарета, а и вовсе ни одного уцелевшего шатра. Единственным сооружением осталась телега с клеткой, и та перевернута набок. Чего имелось в достатке – это узкоглазых шаванов. Еще – трупов всех мастей, на любой вкус: изрубленных, заколотых, растоптанных, сожженных. Но Джоакин-то трупом не был. Этого парня не убить так легко!
– Нет лазарета – работай прямо здесь. Приведи его в чувства, или я тебя зарою. Понял, ну?
Оставив лекаря с пациентом, Мартин пошел куда-нибудь. Куда идти – он толком не знал, но здесь было неуютно. Не из-за трупов: мертвецкая братия никогда его не смущала. А вот шаваны – эти действовали на нервы. Шастали всюду по-хозяйски, каркали на своем диалекте, противно ухмылялись. Сдирали с трупов трофеи, будто добычу. Это же лагерь Избранного! Все здесь принадлежит Виту, и мертвецы тоже!