Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Чтоб это понять, надо только ответить себе на один вопрос: после всего того, что вы прочитали выше, – вы верите в то, что Женя эту машину купил?

Вот то-то и оно!

Да, конечно, машина была краденая.

Жена угнал её где-то то ли в Дзержинске, то ли в Арзамасе. У него просто были родственники в тех краях, а потому он туда периодически ездил. Ездил себе, ездил, и вот однажды вернулся на своём собственном теперь уже автомобиле.

Машина была старая, ржавая и вообще убитая. Многие тогда удивлялись, как Женька вообще сумел на ней доехать до Москвы. Доехал же однако. С того самого времени этот наш товарищ только тем и занимается, что улучшает и улучшает свою машину.

Недавно вот панели туда деревянные заказал. Скоро доставить должны.

Речь здесь, конечно, идёт о тюнинге вроде того, что некогда проводили (да и сейчас ещё очень даже проводят) наши южане-таксисты со своими старыми колымагами.

Да, на этот самый тюнинг он уже пару сотен тысяч рублей точно угрохал. Посмотрим, что будет дальше.

Кстати, что интересно: номер на автомобиле Женька после этого полгода не менял (машину он угнал в марте восемнадцатого).

Сменил он его только тогда, когда к нам в школу фейсы постучали. На всякий случай, как он сам говорил.

До этого же он так и ездил со старым номером. И никто его даже не пытался останавливать. Машину, по всей видимости, никто и не искал.

Оно и понятно: кому она нужна-то?

И да, если что: этот самый новый номер тоже имеет весьма темное происхождение.

И да, ездит Женька на своём рыдване, понятное дело, без прав.

И да, за руль он частенько садится пьяным или упоротым.

Помимо этого, кстати, Женька решил жениться. Для этого он уже подал во все инстанции для того, чтоб его совершеннолетним раньше времени признали. Не в восемнадцать лет, а в шестнадцать.

Кстати, его предполагаемая жена – очень даже ничего. Мне она нравится. А ей нравится женин автомобиль.

Правда, имеются у этого шкета и некоторые проблемы. Со здоровьем проблемы.

Как я уже говорил, Женька как начал в пятнадцатом году выкуривать по три пачки сигарет в день, так и продолжает до сих пор это делать. Притом если раньше это доставляло ему мучения, то теперь он без затяжки и четверти часа вытерпеть не может. А курение (тем более в таких количествах) не могло не оставить неизгладимого отпечатка на несчастном женином здоровье.

Одышка у Жени такая, что и словами непросто передать.

Вы поймите, он сотню метров небыстрым шагом пройдёт, – и ему отдышаться надо. А уж по лестнице для него подняться – это вообще что-то немыслимое.

Поэтому, собственно, сейчас Женька и старается как можно меньше ходить пешком. Дескать, нет ходьбы – нет и одышки. Для этого, кстати, он и машину завёл.

Впрочем, случаются ведь в жизни иногда и непредвиденные ситуации.

Я ведь тут лестницу совсем не зря упомянул.

Женина будущая жена мне рассказывала, что как-то Женька решил прийти к ней домой. Ну, сексом, как вы понимаете, заняться. А в тот день в её доме как назло лифт крякнулся. Так бедный Женя полчаса до пятого этажа по лестнице добирался!

Она мне так и сказала: «Открыла я дверь, – а он там стоит весь красный как рак, на стену облокотился, чтоб не упасть, и аж задыхается весь от одышки! Я серьёзно говорю: человек просто в прямом смысле задыхается у тебя на глазах!».

Секса, как вы понимаете, в тот день никакого не было.

Но одышка – это ещё ничего. Вот сердце – другое дело.

Да, сердце у Женьки стало болеть году эдак в семнадцатом. Периодически возникающая и подолгу не проходящая резкая колющая боль в районе сердца.

Ну, про апноэ во сне я ничего говорит не буду. Это само собой разумеется.

Впрочем, если бы всё только и ограничивалось одышкой, апноэ и болью в сердце, – это было бы ещё полбеды. Но нет!

Летом девятнадцатого у Жени на руках стали проступать трофические язвы. Врач (да не Грач, а нормальный врач, – тот, что в поликлинике сидит) ему, конечно, говорил что, дескать, лечиться надо и вообще повести другой образ жизни, но Женька, понятное дело, от таких советов пока только отмахивается. На проблему старается внимания не обращать. Говорит, что, дескать, само пройдёт. Ага, пройдёт оно!..

Эх, только бы он бросил курить... Я очень боюсь за его здоровье.

Впрочем, виной тут, понятное дело, не только курение, но и женин нездоровый образ жизни вообще.

Эх, всё-таки жалко мне трушников. Знаете, вот сколько раз я с ними встречался, а всё мне казалось, что хоть они, конечно, все такие веселые-развеселые, но всё же есть в каждом из них что-то печальное.

Хотя нет! Даже не в них самих. В них-то самих и тени печали нету. А что ещё важнее, – нету и тени вымученности. А уж в наш-то век тотального притворства и повсеместного распространения этой самой вымученности это дорогого стоит. Нет, все их сумасбродства абсолютно естественны. Идут от земли, так сказать. Но всё же есть в них что-то такое...

Эх, понимаете, сколько раз я встречался с кем-нибудь из трушников, – меня всякий раз охватывал какой-то странный восторг, даже мне самому до конца не понятный. Я просто восхищаюсьнашими трушниками. Восхищаюсь их удалью, их смелостью, их непосредственностью. Да и много чем ещё я в них восхищаюсь. Там есть чему восхищаться.

И при этом всякий раз, когда я с кем-нибудь из них расставался, – на душе у меня оставались какие-то до невозможности тревожные и печальные мысли. Мысли из разряда тех, что потом долго мучают тебя, будто пожирая всего изнутри, не дают нормально заснуть ночью и, что самое, пожалуй, в них мерзкое, никогда не оставляют тебя до конца, а всё возвращаются и возвращаются к тебе снова. И это очень мрачные мысли.

А знаете, почему так, и что это вообще за мысли?

Понимаете, всякий раз, когда я расстаюсь с кем-то из этих людей, – я думаю, что, возможно, вижу этого человека в последний раз. Я понимаю, что, возможно, завтра он подорвётся на собственной же самодельной бомбе. Или напьётся и решит искупаться в Москва-реке. И не выплывет. Или его хватит инсульт. Или инфаркт. Сколько раз уже такое в жизни случалось, что я разговаривал с человеком, разговаривал, а потом через два дня узнавал, что его уже нет в живых.

И поэтому мне всегда бывало тяжело прощаться с кем-нибудь из наших. Так и кажется, что этот ваш разговор был если и не последний в жизни, то уж во всяком случае другого не предвидится ещё долго. А потому так не хочется прощаться!.. Но надо!

Впрочем, довольно про Женьку. После своего ухода из 737-й я с ним общался мало.

Скажем лучше пару слов о людях, без которых невозможно было бы представить 737-ю школу в то время, когда там учился я.

Речь идёт об Андрюхе и Денисе.

Вот это были шкеты!