Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Мальчики картинно и приторно закатывали глаза от удовольствия, благодарили меня безо всякой меры и лезли ко мне целоваться. Затем кто-то из них начинал аккуратно расстёгивать пуговицы на моей рубашке, стаскивать с меня сорочку, а затем и штаны.

Я выбирал себе какого-нибудь паренька поприличнее, крепко прижимал его к себе, размашисто и грубо лапал, говорил пошлости, а затем уводил в дальнюю кабинку и там делал с ним всё, что хотел.

Впрочем, хотел я не так уж многого.

Да, вот такая вот публика собиралась в мужском туалете на третьем этаже.

В наших школьных туалетах вообще постоянно собирался народ.

И кстати, должен вам сказать: те ребята, что набивались в сортир на третьем этаже, – это ещё публика приличная.

Совсем другой контингент собирался в мужском туалете на четвёртом этаже. Там постоянно тусовались наши местные нарики, те самые объебосы.

Помню, зашёл я как-то в этот сортир.

Как зашёл, так сразу чуть не сдох от удушья. Всё помещение было затянуто густыми клубами табачного и анашного дыма. Накурено было – хоть топор вешай. Страшно воняло растворителем, клеем «Момент», бензином и ещё какой-то гадостью.

Вся каморка была под завязку забита тощими, неопрятно одетыми юношами явно наркоманского вида. У всех измождённые лица. Кожа землистого оттенка. Щеки впалые, как у заключённых Бухенвальда. Огромные серые мешки под стеклянными глазами. Высохшие облупившиеся губы телесного, а не розового цвета.

В том сортире постоянно вертелись разные барыги. Сбывали товар.

Впрочем, тут надо сделать одно уточнение.

В 737-й школе каждый туалет состоял из двух каморок. В первой находился умывальник с зеркалом, а во второй – туалетные кабинки.

В школе 1497, в принципе, было то же самое. Только туалеты там были попросторнее, а потому в первой каморке помещалось сразу несколько умывальников.

Ну так вот. Наркоманы занимали только первую из двух каморок того злосчастного сортира. Они тусовались возле умывальника. На вот на унитазах сидели фашисты.

Да, второю половину этого сортира облюбовали для своих сборищ наши гитлеропоклонники.

Целыми днями они сидели там на поломанных унитазах, курили траву и спорили о том, происходят ли русские от атлантов или же от древних греков.

Школьная администрация закрывала на всё это глаза.

Оно и понятно: все эти фашисты, наркоманы и фашисты-наркоманы были, в сущности, людьми совершенно безвредными.

Пожалуй, единственная связанная с нашими арийцами проблема была в том, что эти гады довольно быстро все стены в сортире расписали своими лозунгами. И символикой тоже.

Только на этот счёт администрация иногда предъявляла им претензии.

Нехорошо, дескать. Только-только ремонт сделали. Вот будет внеплановая проверка, зайдёт в сортир проверяющий, увидит, – и что мы ему на это скажем?

Это был единственный проблемный момент во всём деле. В остальном администрацию всё устраивало.

Мужской туалет на втором этаже тоже никогда не пустовал. Там постоянно околачивались мелкие воры, собирались картёжники, пьяницы, прогульщики и просто любители потрепаться ни о чём.

Атмосфера там, надо сказать, была довольно целомудренной.

Ну, по сравнению с атмосферой в других сортирах, конечно.

Мальчишки постоянно резались в карты.

Роль карточного стола исполнял тогда низенький белый подоконник, страшно узкий и неудобный. Вокруг него постоянно толпился народ.

В карты в основном играла малышня. Большинству игроков было лет по десять-двенадцать. Встречались и девятилетние, и даже восьмилетки.

А вот людей старше двенадцати я там видел лишь дважды. Один раз я там повстречал тринадцатилетнего шкета, в другой – четырнадцатилетнего подростка. Но вообще старшие у нас не очень-то любили карточную игру.

А вот малышня постоянно забавлялась игрой в карты.

И в кости тоже, кстати. Их бросали на том же самом подоконнике, где раскладывались карты.

Играли ребята страстно.

Играли в основном на всякую мелочь.

Как я уже говорил, в туалете постоянно тусовались мелкие воры.

В основном это были шкеты лет десяти-двенадцати. Особенно мне запомнился один из них.

В первый раз я его повстречал весной четырнадцатого.

Я как раз стоял возле того самого туалета на втором этаже. Разговаривал с одним товарищем.

И тут вижу: открывается дверь с лестницы и на этаж входит этот самый шкет. Я на него сразу внимание обратил!

Одет он был неброско: когда-то белые, но теперь посеревшие от старости массивные кроссовки на чёрный носок, мешковатые спортштаны чёрного цвета с двумя болтающимися при ходьбе хлястиками спереди, оранжево-алая как советский стяг футболка, съехавшая набок тёмно-зелёная бейсболка с толстым изогнутым козырьком.

Лицо у него было круглое, как блин, и плоское, как тарелка. Очень пухлые щеки. Вот реально со спины видны. Глазки мелкие, бегающие. По лицу быстрыми, едва уловимыми па взгляд молниями проскальзывали нервные тики. Рот был маленький, почти незаметный. Так, щель в полу, а не рот. Губы тонкие и бесцветные.

Кожа на лице имела нездоровый желтоватый оттенок. Такой обычно бывает у рано начавших курить мальчиков.

Роста паренёк был небольшого. Метр тридцать пять, не больше. По телосложению – слабак. Дрищ, как у нас говорили. Хлюпик.

Ручонки у него были тонкие, как две плети, и вялые, как две дохлые рыбины. Его хилые, никогда не знавшие гантелей и отжиманий трицепсы к тому времени уже плотно обросли весело колыхавшимся при ходьбе нежным жирком.

Под майкой проступал небольшой животик.

У этого парня жир накапливался внизу живота. Пузико поэтому хоть и было невелико, всё равно выглядело обвислым.

Когда мальчишка подошёл немного ближе, я смог разглядеть его задницу. Она была относительно небольшой, но при этом отличалась удивительно правильной круглой формой. Хорошая была задница.

Походка у парня была наглая, размашистая и при этом какая-то нервная.

Короче, по всем признакам было видно, что он ворюга.

Парень зашёл в туалет и сражу же заговорил там с одним своим товарищем. Даже дверь за собой не закрыл.