Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Думал, всё, сейчас из кухни выйду, к Мише пойду в комнату.
Но тут случилось неожиданное. Я посмотрел на холодильник.
Холодильник у Миши был новый. Это был гигантских размеров рефрижератор цвета металлик.
Немного поглядев на это чудо техники, я взялся за прохладную, ослепительно сверкавшую в свете ламп хромированную ручку. Потянул немного. Холодильник открылся.
В ярком свете белевших из его глубины лампочек на меня смотрели прозрачные коробки с эклерами. Рядом с ними на фарфоровых блюдах стояли начатые торты. Подле них стояли пузатые баночки с
«Да, в мишином доме любят поесть!» – подумал я.
Не особо промучившись с выбором, я взял коробку с эклерами, закрыл холодильник и пошёл в гостиную.
Миша продолжал смотреть телевизор.
Я понял это ещё до того, как вошёл в комнату. Ещё когда я только подходил к ней, мне всё было понятно.
Я стоял в коридоре и смотрел. Из дверного проема то и дело вырывались яркие вспышки зловеще-голубоватого свечения. Ослепляющие отблески работавшего во всю мощь экрана быстротечно вспыхивали на чистой, покрытой белыми виниловыми обоями стене.
То и дело озарявшие стену всполохи телевизионного экрана сопровождались оглушительными взрывами закадрового хохота. За глухой дробью записанных когда-то на плёнку смешков следовали долгие приступы звонкого мишиного хихиканья.
Я стоял в трёх метрах от дверей гостиной. Просто стоял.
Точнее, не совсем просто. Я смотрел на мерцавшую призрачной безжизненной синевой стену, слушал доносившиеся до моих ушей звуки и не решался войти.
Заходить в комнату не было ни малейшего желания.
Казалось, что-то такое склизкое, липкое, тягучее и дурнопахнущее заполнило собой комнату, разлилось по гладкому полу, пропитало ткань дивана, отравило воздух. Как будто отвратительное, вылезшее из неведомой бездны чудовище опутало своими щупальцами комнату.
Я стоял в коридоре, и мне чудилось тогда, будто не просто голубоватый свет пляшет по виниловым обоям, но что отблески адского пламени гуляют по стене. И казалось, будто не звуки работающего телевизора доносятся из комнаты, но что это горящие в аду грешники стонут о своих мучениях.
И на душе тогда мне стало страшно и тошно.
Я вошёл в комнату.
Свет был выключен, шторы задёрнуты. За окном к тому времени уже окончательно наступили сумерки. Приближалась ночь.
В комнате было темно.
Лишь холодный синеватый свет работающего телевизора немного рассеивал кромешную темноту.
Миша смотрел телевизор.
– Марат, это ты? – спросил он, на секунду повернувшись в сторону двери. – Заходи скорее!
Стефик уже успел включить «Ворониных». Теперь он смотрел какой-то дико страшный фильм ужасов ни то японского, ни то корейского производства.
Я сел на диван. Захваченную на кухне снедь разложил на журнальном столике. Принялся есть.
Миша сожрал торт и принялся хавать принесённые мною с кухни эклеры.
Я откинулся на мягкие подушки дивана и принялся разглядывать комнату. Теперь она уже не казалась мне такой уютной.
Мрачное, пронизанное
тусклым холодным светом работающего телевизора помещение. Грозно нависающие над тобой громады шкафов. Тёмные совсем не освещённые углы, в которых, кажется, прячется что-то недоброе.И ещё этот фильм ужасов на экране! Все эти потрескивания, нагнетающая обстановку музыка…
Да, неприятным местом оказалась эта мишина квартира. А ведь поначалу она мне показалась милой.
Мишина квартира была странным местом.
После того дня, про который я вам сейчас рассказываю, я бывал там ещё не раз.
К Мише я заходил регулярно. В его жилище я наведывался раз в две или недели. Так продолжалось всё время, пока я учился в 737-й школе. Потом, когда я перевёлся в 1497-б, заходить к Стефанко я стал реже. Я появлялся у него раз в месяц или полтора.
Знаете, впоследствии я часто думал про то, как живёт Миша, про то, как устроено всё у него дома.
И знаете, что?
Мне часто приходило на ум одно парадоксальное на первый взгляд сравнение. Как только я думал про квартиру Миши, в моей голове тут же всплывали мрачные образы жилища Сони Барнаш.
Не знаю наверняка, почему, но мне казалось, что эти два дома удивительно похожи.
Конечно, отличия между ними были грандиозными.
И всё же мне почему-то казалось, что между этими двумя квартирами есть нечто общее. Это было нечто такое, что трудно передать словами.
Понимаете, мне казалось, будто квартира Сони когда-то давно была такой же, как мишина. Такой же милой, тёплой, уютной. Такой же ухоженной.
Но потом что-то изменилось. Сказать, что именно, я не мог, но это было что-то очень важное. Казалось, будто кто-то отнял у дома душу.
Сначала, когда я только начал задумываться об этом, мне это виделось так.
Сначала всё было хорошо. Но потом что-то резко, в один момент изменилось.
Это случилось давно. Может, пятнадцать или двадцать лет назад.
В этой квартире что-то произошло. Нечто ужасное. Такое, из-за чего жизнь владельцев этого дома в один момент навечно переменилась.
Привычный уклад разрушился, и квартира пришла в упадок.
Так я думал сначала.
Потом я стал рассуждать иначе.
Кричащие отличия касались не только квартир. Они начинались прямо с порога здания, с подъездной двери.
Когда я заходил в подъезд мишиного дома, я не чувствовал решительно ничего. Это был самый обыкновенный подъезд. Ничего особенного.
В доме Сони всё было иначе.
И ещё. Что касается других квартир.
Что в доме Миши, что в доме Барнаш, я не видел других квартир, кроме квартир двух своих знакомых. Но мне, честно говоря, всегда казалось, что другие квартиры в этих домах страшно похожи на те, где мне довелось побывать.
Мне казалось, в доме Сони все квартиры такие же, как у неё.
Так я думал. Так думаю и сейчас.
Вспомнил сейчас, что меня поразило во время первого своего визита к Барнаш.
Как вы помните, Соня провожала меня до метро. Мы вышли из дома на улицу. Прошли примерно сто метров, не оборачиваясь. И тут я обернулся.