Террариум черепах

назад… И это даже не то, что было год назад, когда я

стала невольным свидетелем совокупления Макса и Леры.

Нет. Просто…

Словом, я вернулась.

Ирка заливисто смеётся, болтая о чём-то с Андреем.

наверное, ему её смех кажется приятным, но меня он

раздражает. Андрей смотрит на Иру преданно, влюблённо.

Мне хочется скривиться. Вместо этого я отворачиваюсь

от них и продолжаю доделывать домашнее задание по

физике. Верка залетает в класс, запыхавшаяся, с нежно-

розовым румянцем на щеках. Она падает на стул рядом

со мной и улыбается. Я коротко бросаю «привет».

Продолжаю писать. Вера что-то тараторит. Периодически

проскакивает «Макс». Я не слушаю. Пишу. Поднимаю

голову. Встречаюсь взглядами с Максом. Снова опускаю

голову. Ощущаю привычное безразличие. Оно опутывающее,

словно кокон, замораживающее не только морально, но и

физически, топящее меня в серой безнадёге собственной

бесчувственности и равнодушии ко всему и вся.

Ирка подходит ко мне, садится рядом. Я оглядываюсь.

Вера сидит на парте Макса. Они о чём-то оживлённо

переговариваются. Я и не заметила, как она ушла.

– Совсем плохо? - спрашивает Ира.

Я непонимающе хмурюсь. О чём она?

– Я имею в виду… Ты, Володя… - она осекается. -

Анька, ты вообще живая?

– Я о нём и не думаю, - отвечаю. Мой голос

бездушный, лишённый эмоций, будто голос робота.

Это не совсем правда. Я думаю о Володе. Но так

отстранённо, будто он за тысячу километров, а я его

никогда прежде не знала.

– Аня… - она вновь замолкает, словно не может

подобрать нужных слов. - Ты обдолбалась, что ли?

Я знаю, что она пытается разрядить обстановку, при-

вести меня в чувство, но у неё не получится. Я - это

снова я, и ей придётся привыкать ко мне прежней. Заново.

После первого урока ко мне подходит Нина Игорева.

– Пойдём покурим.

Я киваю. Выходим на улицу, заходим за школу.

– Ну, как дела вообще? - небрежно спрашивает.

Я знаю, что она не испытывает неловкости, не

пытается выведать что-либо нелепой попыткой начать

вымученный разговор. Просто спрашивает.

– Никак, - пожимаю плечами.

– Уже неделю ходишь, как убитая.

– Не высыпаюсь.

Тут Игорева резко бросает сигарету, затаптывает.

– Это что ещё такое? - восклицает женский голос. Я

оборачиваюсь. Литераторша стоит перед нами с видом

«какого, мать вашу, хрена?». Я молча смотрю на неё.

Затягиваюсь.

– Леонова, немедленно потуши сигарету!

Я снова затягиваюсь, поднимаю руку и тушу окурок

о запястье. Жжёт. Больно. Терпимо. Кожа плавится. Пахнет

горелой плотью. Неприятно. Один большой бледно-красный

круглый след и много более тусклых вокруг. Кожа пылает.

Больно. Очень.

У Ирины Максимовны вытягивается лицо. Я кидаю

бычок на асфальт и иду обратно в здание.

Биология. Ира сваливает в середине урока,

попросившись выйти. Через несколько секунд после её ухода

я чувствую запах гари. Не обращаю внимания. Затем

звучит сигнал пожарной тревоги. Народ тут же загалдел,

поднялся, начал двигаться к выходу. Выходим из класса. В

нос ударяет характерный запах горелого. Весь третий этаж

заволокло дымом. Мои глаза слезятся. Школьники паникуют.

Биолог ведёт всех к выходу, спокойно и громогласно

отдавая команды. Я вспоминаю об Ирке. Где она? Я не

видела её, когда вышла из класса. Я прячусь в хвосте

толпы, жду, когда все свалят, тщательно высматривая Иру,

затем бегу в туалет. Открываю дверь. Закашливаюсь. Глаза

тут же заволакивает пеленой слёз. Ни черта не вижу из-за

дыма. Закрываю лицо рукавом кофты. Осматриваюсь. Ирки

нет. Горит деревянная дверь кабинки. Шикарно. Несмотря

на то, что уверена, что Ирки тут нет, кричу:

– Фролова!

Огонь перекидывается на соседнюю кабинку. Чёрт… Я

выбегаю из туалета, плотно закрыв дверь. Бегу к лестнице

и сталкиваюсь с Кириллом Алексеевичем.

– Где Ира? - быстро спрашивает, явно нервничая.

– Не знаю! В туалете её нет.

– На улице тоже.

– Может, она на втором? - Я сбегаю по ступенькам,

Биолог за мной.

– Фролова! - воплю я.

Я быстро оглядываюсь. Грачёв бежит в коридор, что

прямо, я - направо. Никого нет. Весь второй этаж тоже в

дыму.

Ирка. Сидит около кабинета директора. Я сажусь рядом

с ней на корточки. Прикладываю руку к шее. Затем

подношу к носу. Пульс - есть. Дыхание - есть. Сознания -

нет.

– Кирилл Алексеевич! - кричу.

Грачёв подбегает к нам, хватает Ирку на руки и несёт

к выходу. Видимо, она надышалась дыма. Интересно, что

она вообще здесь делала? И откуда столько дыма здесь? Я

захожу в туалет. Та же картина. Подожжены кабинки. Я

захожусь в долгом приступе кашля. Закрываю рот и нос

рукой, стараясь не дышать, бегу к двери. Дверь не

открывается.

Что. За. Херня.

Я не помню, чтобы закрывала дверь. На втором этаже

она всегда закрывается слишком плотно, хрен откроешь. Я

пытаюсь выбить. Руками, ногами, всем телом. Кабинки

горят. Если это конец, я против. Только не здесь. Не в

том туалете, в котором покончила с собой Лиза Ефимова.

Только не сейчас. Я молодая, и у меня Художник.

Которому я не нужна, но всё же. Я отхожу от двери и,

разогнавшись, врезаюсь в неё. Ни черта. Задохнуться и

умереть? Сгореть заживо? Задохнуться и сгореть заживо?

Я подбегаю к окну, долго борюсь со шпингалетом, который