Террариум черепах

несколько лет не открывали и каждый год белили вместе

с рамой, открываю настежь окно. Свешиваюсь вниз,

урывками глотаю спасительный воздух. Снова кашляю.

Времени бороться с дверью нет. Я глубоко вздыхаю,

набираясь смелости, встаю на подоконник, осторожными

шагами пробираюсь к жестяной трубе. Если она не

выдержит, трындец придёт не только мне. Я хватаюсь

дрожащими руками за трубу и спрыгиваю, тут же

обхватывая её ногами. Тупая затея. Я кидаю быстрый

взгляд вниз. Ладно, всего лишь второй этаж. Я медленно

съезжаю по трубе, но услышав, как та натужно скрепит,

поддаваясь порыву, отпускаю её и в свободном, но

коротком падении, лечу на землю.

Приземляюсь на спину. Больно. Очень. Терпимо.

Надеюсь, не сломала позвоночник. Я осторожно поднимаюсь.

Отбила шейные, поясничные позвонки и копчик. Чёрт. Я

поднимаю голову и смотрю в окно туалета второго этажа.

Даже отсюда вижу всё разгорающееся пламя. Затем слышу

вой пожарной машины. Вовремя.

Бреду к главному входу. Здесь стоят все наши.

Некоторые учителя в панике. Пересчитывают детей и

мечутся из стороны в сторону. Интересно, моё отсутствие

вообще кто-нибудь заметил?

– Леонова!

Я оборачиваюсь. Арина Викторовна и Альберт

Николаевич стоят поодаль от меня. Я подхожу к ним.

Фирс стоит позади Викторовны, обнимая её руками.

Хм.

– Ты где была? - спрашивает Викторовна.

– Дверь в туалете опять заела, - пожимаю плечами я.

– Что ты вообще делала в туалете? - басит Фирсов.

– Да… долгая история. А что случилось-то? Поджог?

– Скорее всего.

– Анька!

Я оборачиваюсь. Верка стоит в объятиях Макса. Надо

же, все обнимаются. Как будто из Сайлент Хилл выбрались,

ей-богу. Я киваю Фирсову с Викторовной, решив подумать

об их внезапном поведении позже, и подхожу к Вере с

Максом.

– Ты где была? - спрашивает Вера.

– Да тут. Просто в толпе затерялась.

– Иру «скорая» увезла, прикинь. Дымом отравилась. Но,

сказали, ничего серьёзного. Биолог, кстати, с ней поехал.

Интересно, с чего бы…

Я нервно поёживаюсь. Вера вроде выглядит безмятежной,

мне же за Ирку неспокойно. Вечно она чем-то травится.

Будем надеяться, что в действительности ничего серьёзного.

Я сажусь на бордюр и устало потираю лоб. Достаю

из кармана сигареты и закуриваю. Ирина Максимовна

кидает на меня неодобрительный взгляд, однако ничего не

говорит. От меня воняет гарью. Я морщусь.

– Да ладно вам, - беспечно произносит Макс. -

Нормально же всё. Кроме Ирки, пострадавших нет.

– Думаю, это стоит отметить, - добавляю я.

Вера усмехается.

– Да нажрёмся, как суки.

Я поднимаю голову.

– Это сейчас ты сказала?

– Я!

Я вновь затягиваюсь. Пальцы до сих пор дрожат. Вот

тебе и переломный момент. Былого хладнокровия больше

нет. Быстро, однако. Я опять ёжусь, думая о Ирке. Я

ужас как перепугалась. И Биолог, думаю, тоже. Видимо,

он её действительно любит. От этой мысли становится

немного завидно. Меня-то никто не любит. Я смотрю на

Веру с Максом. Они обнимаются, их пальцы переплетены.

Макс смотрит на меня. Я впервые вижу в его взгляде

раскаяние. Я его прощаю. Давно простила. Во мне нет

ни злости, ни обиды. Думаю, есть вещи повесомей. Я

понимаю, что мне жаль их. Жаль их всех.

Я хочу, чтобы Лера никогда не уезжала, а Георгий её

никогда не бросал. Пускай он любит её. А она не

убивается из-за их разлуки.

Пускай Вера никогда не встретит Георгия. Пускай она

встретит кого-то другого. Кого полюбит взаимно. И очень

сильно. Пускай Макс с Верой никогда не встречались.

Пусть Макс просто живёт, радуется каждому дню. Пусть

между нами всё снова по-прежнему и он мой друг. И мы

говорим часами напролёт. О книгах. О людях. О жизни.

И нет больше этого разочарования. И нет горько-сладких

моментов, связывающих нас.

Пускай Ира будет просто Ирой, а Биолог просто

Кириллом. И они встретились случайно. И полюбили друг

друга. И были вместе до конца их дней. А их конец

пускай наступит в один день. И пусть нет никакой стены,

разделяющей их. И нет страха быть раскрытыми. И нет

заведомой обречённости их отношений.

Пускай Альберт Николаевич и Арина Викторовна

никогда не разводились. Пусть они поженились и жили

долго и счастливо. Нарожали много детей. Ругались. Потом

мирились. Потом опять ругались. И опять мирились. И

без памяти любили друг друга. Всегда.

Пусть Володя с Машей никогда не расстаются. Пусть

Володя не такой раздолбай, а Маша не такая правильная.

Пусть Володя никогда не поругается с отцом. Не уйдёт

из дома. Пусть окончит университет и станет известным

художником. И всегда будет с Машей. Потому что он её

любит. Пусть…

Я поворачиваю голову. Художник стоит вдалеке и

смотрит на меня. Я смотрю на него. Краем уха слышу,

как Вера бормочет «это я ему позвонила». Не разбираю

смысла слов. Встаю с бордюра. И со всех ног несусь к

нему. Буквально врезаюсь в него. Он обнимает меня.

Крепко. Я хочу плакать. Я целую вечность его не видела.

От меня пахнет гарью. А от Володи стиральным порошком

и домом. Я рассеянно раздумываю, как он стирает вещи.

В стиралке или вручную. Я не видела у него стиральной

машины. Возможно, он отдаёт постирать маме. Или стирает

шмотки в машинке брата.