Террариум черепах

к Ирке. Врач сказал, что ничего серьёзного, банальное

отравление никотином, но ей лучше полежать в больнице

до завтра. Ира счастлива. Мало того, что три дня

проваляется в одноместной палате, так ещё и после ей

больничный выпишут на неделю. Рай.

Ирка выглядит намного лучше, чем вчера. Лицо больше

не такое бледное. Одета в короткие серые шорты и белую

майку, волосы убраны в хвост. Наверное, мама принесла ей

пижаму ещё вчера.

– Короче, есть охота жутко, а в больнице не еда, а

прикормка, честное слово, - жалуется Ирка, лёжа на

кровати и болтая ногами в воздухе. - Ты принесла мне чего-нибудь вкусненького?

Я встаю со стула, стоящего у её кровати, подхожу

к столу у стены и ставлю на него пакет.

– Я принесла тебе сырный суп, как ты любишь, белый

хлеб, чай с бергамотом и песочное печенье.

– Леонова, я тебя обожаю.

Я выкладываю на стол полиэтиленовый пакет с заранее

нарезанным хлебом, контейнер с супом завёрнутую в

салфетку ложку, термос с чаем и поднос. Открываю термос,

наливаю в его крышку чай, снимаю крышку с контейнера,

разворачиваю ложу, ставлю всё это на поднос и отношу

Ире. Та садится на кровати, опёршись спиной о подушки,

и налетает на суп.

– Чай с сахаром? - деловито интересуется она с

полным ртом

– Да.

– Сколько?

– Две большие ложки на термос.

Она кивает и продолжает есть.

– Фролова, только много не ешь.

Она вновь кивает. Быстро расправляется с супом и

печеньем с чаем и, довольная, вновь ложится на кровать.

– Как там родители? - спрашиваю.

– Сказала им больше никогда ко мне не приходить, но

они же припрутся, чёрт бы их побрал, - ворчит Ира.

– Ты к ним слишком строга.

– Это я ещё добрая, поверь.

Тут у Ирки звонит телефон. Она берёт трубку,

хмурится, затем усмехается, кивает и протягивает мне

мобильный:

– Тебя.

Я тоже хмурюсь и отвечаю.

Художник.

Чёрт. Побери. Когда я решила больше не общаться с

Володей, я была уверена, что моя сила воли это позволит,

потому что, ну, я раньше всегда могла отказаться от чего-

либо. Даже если это что-то, чего мне очень хотелось. Я

вроде как кремень. А тут Володя позвонил, я растаяла,

практически по палате растеклась, рассказала, где я, и ещё

в конце добавила «Жду».

Ира смотрит на меня насмешливо. Приподнимает бровь

и спрашивает:

– А как же «Мне пора перестать общаться с ним.

И вообще перестать вести себя, как героиня романов»?

Я вздыхаю, не зная, что ответить.

– Я… передумала.

Ирка неодобрительно качает головой. Я чувствую себя

паршиво, потому что не отвечаю за собственные слова.

Ещё мне неудобно из-за того, что моя подруга лежит в

больнице, а я срываюсь и иду непонятно куда только из

какого-то парня. Что я за человек-то такой?

– Ладно, беги уже к любви всей своей жизни, -

вздыхает Ира. - Но помни, что тебя это ни к чему

хорошему не приведёт.

Я вскакиваю со стула и подлетаю к двери, когда та

резко открывается, чуть не сбив меня с ног. В палату

заходит Биолог.

– Уходи, я плохо выгляжу! - недовольно вопит Ира.

Биолог только усмехается, а я закатываю глаза.

– Блин, Кирилл Алексеевич, тебе вообще опасно здесь

находится, - ворчу я. - А если кто-нибудь что-то

заподозрит?

– Слушай, Леонова, я и так два дня ждал. Я же

волновался!

– Нормально всё с твоей Ирой. Живая, здоровая и вон,

бодрая, как всегда.

Биолог подходит к Ирке, та подрывается с кровати, и

они начинают целоваться. Я снова закатываю глаза и

выхожу из палаты. Практически сталкиваюсь с Игоревой.

– Привет, - улыбается она. - Я тут Ирку решила

проведать. Сказали, она вроде отравилась.

– Э-э-э, она спит, - лепечу я, удивляясь, почему я,

всегда такая способная в плане лжи, вдруг теряюсь.

– Да ладно, я же только что слышала, как вы раз-

говаривали.

– Ну-у, да. А потом она сказала, что хочет спать, и

я сказала, что зайду завтра.

– Ну ладно, я тогда попозже зайду, - пожимает плечами

Нина. - Пойдём?

Я киваю, и мы направляемся к выходу из больницы.

Я лежу на кровати Художника и курю, пока он рисует

с меня портрет. Очередной.

– Серьёзно, довольно-таки заурядная жизнь, ничего

особенного, - рассказывает Художник, затягиваясь сигаретой

и водя карандашу по листу на мольберте.

– Заурядная жизнь? - удивляюсь я и начинаю

перечислять: - Двадцать два года. Сын охренительно богатых

родителей. При этом: живёт в доме на колёсах на сущие

гроши, которые зарабатывает в парках, рисуя портреты

людей, и периодически берёт денег у брата. Ни черта тут

заурядного.

Володя усмехается.

– Хочешь узнать, как я докатился до такой жизни? -

насмешливо интересуется он.

– Ну, было бы неплохо.

Он неожиданно прерывается, кладёт карандаш в

подставку мольберта, садится рядом на кровать, откидывается

спиной на стену и философски так начинает:

– ЕГЭ сдал без троек, но то больше заслуга зубрёжки

и шпор. В университет я поступил с большим трудом.

Учился тоже спустя рукава. Вообще всегда был раздолбаем

ещё тем. Так я ни черта и не делал, бухал, гулял,

развлекался, пока не осознал, что вот-вот сессия, а я ни

хрена не знаю. У нас в группе была девчонка. Маша.

Машенька… - он произнёс это с щемящей тоской и нежностью, но потом невозмутимо добавил: - Её все так

называли. Маша была лучшей в группе. Училась прилежно,