Террариум черепах

Я поняла, что совершила ошибку уже тогда, когда

одевалась. В конце концов, я ведь снова переспала с

Володей, хотя ещё недавно пыталась помирить его с

бывшей девушкой и была уверена, что мы с ним не

пара. Нам, чёрт побери, не по пути. Но, что сделано, то

сделано, и теперь нужно разбираться с последствиями, а

не сокрушаться над содеянным. Я и разобралась. Сказала,

что то, что между нами происходит должно прекратиться,

ибо никому из нас это не надо и ни к чему хорошему

не приведёт. Я была убедительна, очень убедительна, чёрт,

да я сама себе поверила. А он разбил всю мою уверенность

в сказанном одной фразой: «Не хочу, чтобы ты уходила».

Глупо, правда? Какой смысл оставаться? Этот же вопрос я

задала ему, добавив:

– У тебя есть Маша. А я - третий лишний.

Художник в ответ усмехнулся.

– Меня и Машу ничего не связывает.

Я чуть дар речи не потеряла.

– Как так? Она же сказала, что позвонит.

– Она и позвонила. Мы даже встретились, поговорили.

– И?

– И всё. Я не встречаюсь с Машей, не знаю, с чего

ты это взяла.

Я устало потёрла ладонью лицо. Господи Боже, я тут

ношусь с ним, как с писаной торбой, пытаюсь вернуть к

жизни его - не свои, его! - отношения, а он так легко

забивает на все мои усилия и заявляет мне, что ни черта

он со своей Машей не встречается.

Ничего из этого я не проговорила вслух, так как

знала, что если хоть что-то скажу, меня понесёт, разозлюсь,

начну орать, истерить. Тогда я сказала:

– И позволь же узнать, какого хрена ты не помирился

с ней, если был шанс?

– Не было шанса. И смысла тоже нет.

– Смысла, значит, нет?! - Всё-таки разозлилась. - А

в чём, прости, смысл есть? В том, что ты уже год

убиваешься по ней? В том, что университет из-за неё

бросил? С отцом поругался, из дома ушёл. И что у тебя

в итоге осталось? Что у тебя сейчас есть, Володя?

Воспоминания о твоей Маше? Это всё, что у тебя есть?

Володя взял мои холодные и слегка подрагивающие

руки в свои большие тёплые ладони и сказал:

– Ни черта ты не понимаешь. Ты. Ты - это всё,

что у меня есть.

Я грустно рассмеялась.

– Потому что больше у тебя ничего нет.

– Потому что больше мне ничего не нужно!

Я ему почти верила. Не хотела. Но верила. Он

никогда мне не лгал. И он самый прекрасный человек из

всех, что я когда-либо знала. Но всё же…

– Ладно. Тогда прямо сейчас. Здесь. Глядя мне в глаза.

Абсолютно честно ответь: ты любишь Машу?

Я была готова отказаться от сомнений. От своих

страхов. Потому что люблю его.

Но Володя молчал.

Я понимающе кивнула, высвободила руки, сбежала по

ступенькам, открыла дверь и вылетела на улицу.

Я сбежала.

Я слышала, как он зовёт меня. И тогда я просто

бежала быстрее. Так я добежала до своего района.

Я больше не опустошена. Не подавлена. Не

равнодушна. Не зла. И даже не отчаялась. Во мне просто

грусть. Интересное всё-таки чувство, не хорошее и не

плохое. Щемящее душу, заставляющее жалеть о несделанном

и вспоминать о хорошем. И как ни странно, у него нет

ничего общего с отчаянием, тоской или, может, чувством

обречённости. Это просто грусть, и она другая. И она

задевает каждую струну души, потому что грусть, она

такая.

В последний момент сворачиваю в другую сторону,

решив навестить Иру. Вера говорила, в какой она больнице.

Всё в той же. Даже палата та же.

– Меня здесь до утра продержат, хотят понаблюдать,

как буду себя чувствовать, - жалуется Ира. Она сидит на

кровати держа в руках небольшой тёмно-синий блокнот и

что-то пишет.

– Интересно всё-таки, кто кабинки-то поджёг? - бормочу

я. - Причём на двух этажах.

Ира вдруг откладывает свой блокнот, наклоняется ко

мне и заговорщицки шепчет:

– Обещаешь, что никому не скажешь?

Я киваю.

– Ты же знаешь.

– Это Мухин с Беловой.

– Опять эти двое! Что на этот раз?

– Помнишь, я сигаретами отравилась?

– Конечно.

– Так вот это Мухин придумал. Чтобы всех отвлечь.

– Зачем?

– Чтобы ответы на экзамен по алгебре свистнуть из

кабинета Марии Андреевны.

– С чего ты взяла, что они там?

– Подслушала разговор учителей в учительской.

– Так ты в тот день реально отравилась или нет?

– Реально. Но это не помогло. И тогда Белова

предложила устроить пожар. Все отвлекутся, я свистну

ключи на вахте и найду ответы.

О Господи! Ирка! Идиотка! И сообщники у неё

такие же.

– И как?

– Сознание покинуло меня раньше, чем я успела

справиться с дверью кабинета. Замок заел, представляешь.

А ведь так всё хорошо шло.

– Вы три идиота. Ты же чуть не отравилась! А я

чуть не сгорела.

– То есть?

– Забудь.

– Предки, кстати, опять устроили скандал. На бедную

директрису наорали. А её ведь сегодня даже в школе не

было. За это тоже наорали.

Я неодобрительно качаю головой. Бедная Ирка со

своими истеричными родителями.

– Сама виновата. Ты слишком инфантильная, не

находишь?

– А они слишком эгоистичные и бескомпромиссные.

– Они не подарки, но они всё же твои родители.

– Не подарки?! Да они эгоисты! Они сегодня весь день

только и делали, что отношения выясняли, весь больничный

персонал напугали. Мать всю жизнь отцу мозг выносила,

а тот, вместо того, чтобы подумать о дочери, или хотя