The Beginning of the End

Белла удивилась. Вот уж чего она не ожидала от женщины, которой три тысячи лет…

– Исторические романы?

– Вымысел помогает придать прошлому новый смысл. Каждый раз новый, - оживленно сказала египтянка.
– И даже неважно, правда описанное прошлое или вымысел: главное, как то, что ты читаешь, преломляется в твоей собственной душе…

Тут она словно бы спохватилась. Улыбнулась Белле, снова надевая маску любезной родственницы.

– Я сделала распоряжение Фатиме, она покормит твою девочку и поиграет с ней. Но я бы не советовала тебе бросать ребенка с нашей нянькой слишком надолго.

– Ну конечно, нет, - сказала Белла.

Она не знала - то ли Меила сочла ее нерадивой матерью; то ли предостерегает против мусульманского влияния, которому Эдвина могла подвергнуться в обществе Фатимы.

Меила посмотрела на часы, брошенные на столике.

– Мы обычно не собираемся на ланч, у нас, как правило, в это время у каждого свои дела. Я предлагаю тебе поесть со мной.

– С удовольствием, - сказала Белла; может быть, немного поспешно.

Она ощутила себя так же, как когда-то в обществе Тамин. Между нею и Меилой начала возникать такая же почти физиологическая общность, которая заменяет женщинам дружбу…

А потом Меила сделала то, что изумило Беллу. Она присела к своему письменному столу и надавила на вделанную в него кнопку, замаскированную невысокой японской ширмой.

Египтянка обернулась к гостье, широко улыбаясь; и неожиданно подмигнула.

– Небольшое техническое усовершенствование.

Скоро явилась Роза, которой госпожа приказала подать ланч на двоих. А Белла подумала, что такой электрический звонок, конечно, проведен только в эту комнату. Меила установила связь между собою и горничной, с которой ее тоже соединяли особые отношения.

Пока Роза отсутствовала, Белла вдруг вспомнила о важнейшем сегодняшнем происшествии.

– Послушайте… Послушай, - сказала она, решившись перенять свойский тон хозяйки. В конце концов, они были теперь невестками.
– Я у вас сегодня, когда разбирала вещи, обнаружила, что моя кошка пропала.

У Меилы, расслабленно сидевшей в кресле, приподнялись брови.

– Да?..

– Да, - горячо сказала англичанка.
– Я сперва думала, что это может быть Фэй… Ты не боишься, что кто-нибудь воспользуется этой магией?

Меила на несколько мгновений напряглась; потом решительно качнула головой.

– Это не Фэй. У моей девочки достаточно мозгов… и она видела достаточно необычного в своем настоящем, чтобы экспериментировать с древним прошлым, - усмехнулась египтянка.

Все же, когда Роза принесла на подносе еду, хозяйка велела ей заглянуть к дочери и проверить, чем та занята.

– Она читает, мисс, - доложила служанка, которая вернулась слегка запыхавшись.
– А… разве что-нибудь случилось?

Меила перевела взгляд на Беллу, и та поняла намек.

– Случилось. Украли мою магическую статуэтку, о которой я сегодня рассказывала, - ответила Белла, глядя на горничную в упор.

Роза побледнела. А потом, когда обе женщины уже приготовились к тому, что она может признать свою вину, - пусть даже действовала из лучших побуждений, - горничная сказала:

– Ее… Ее не украли, мисс Белла. Она осталась там, где была, с вашего позволения… Это была моя кошка, я теперь знаю!

Тут побледнела и Меила. Она и ее служанка неотрывно смотрели друг на друга.

– Как же я сразу не поняла!
– воскликнула египтянка.

Белла сжала руки на коленях. Она чувствовала, что сейчас сойдет с ума.

– Что вы обе имеете в виду?..

– Моя служанка была служанкой Анк-су-намун, моего прошлого воплощения… Ее звали Хенут, - ответила Меила.
– Роза Дженсон - новое воплощение Хенут, как мы с нею считаем.

Белла смотрела на нее и горничную остановившимися глазами.

– Новое воплощение? Это по теории Платона?
– наконец спросила она, смутно припомнив уроки античной философии в колледже.

– Отчасти, - согласилась египтянка.
– Но все это гораздо сложнее, чем мог представить себе Платон, и даже индусы. Эвелин О’Коннелл тоже принадлежит к нашему общему прошлому… мы как ягоды одной грозди, поэтому мы все сейчас снова живем в одно время, - усмехнулась она.

– Господи, - пробормотала Белла.

Только этого ей и не хватало. “Как хорошо, что бедный папа не знает всех этих мистических построений”, - подумала она.

Белла вдруг дернулась в своем кресле, точно от удара током.

– Нужно позвонить папе и маме! Срочно! Как же я забыла!..

Роза уже ушла. А Меила простерла руку, успокаивая гостью.

– Никакой срочности, ведь они тебя похоронили. И нельзя их пугать. У мистера Линдсея давно пошаливает сердце.

Белла прикрыла лицо ладонью. Голова у нее шла кругом…

– Но ведь нужно их как-то уведомить!

– Я сама позвоню в Лондон, - мягко и убедительно ответила Меила.
– И скажу то, что можно сказать.

Синухет вскоре после завтрака уединился в гостиной с братом - им нужно было столько друг другу сказать. Но разговор не клеился. Синухет против воли чувствовал страх и отчуждение, глядя на Имхотепа, покойно расположившегося в кресле напротив него. Казалось, жрец ждет, пока Синухет первым поделится впечатлениями от нового мира… и преображенного брата.

Наконец Синухет сказал, дрогнувшим голосом:

– Я сейчас опять думал о тех, кого оставил позади… Кого мы оба оставили и кто уже многие хенти мертв… Я знаю от Небет-Нун, что теперь люди живут гораздо дольше и учатся гораздо больше, чем люди Та-Кемет. Почему боги были так несправедливы ко всем, кроме нас, кто попал в это время?

– Несправедливы?
– мягко переспросил низложенный жрец Осириса.

И тут же Синухет подумал о том, через что прошел его брат.

– А зачем им было жить долго и много знать?
– совершенно неожиданно спросил Имхотеп.

– Как зачем?..
– воскликнул Синухет.

– Чрезмерное знание может умножить страдания, - ответил Имхотеп.
– В жизни низших в Та-Кемет было много страданий, и она была полна тяжким трудом, от которого не существовало освобождения. Никакого, кроме смерти. Высшим были доступны наслаждения, которые тоже повторялись; до притупления чувств. Так зачем же продлевать такую жизнь?

– Ты говоришь так… будто все они, наши близкие и те, кто работал на нас, получат другую жизнь, - вырвалось у Синухета почти с отвращением.
– Или будто они недостойны лучшего!