Тиран

Мемнон остановился и наклонился, опираясь на копье. В развевающемся черном плаще он расхаживал по полю, исправлял ошибки, хвалил и теперь дышал тяжело, как собака.

— Нужно было вывести их во всех этих доспехах, — сказал он. И показал на группу молодежи на учениях. — Здесь сохраняют старые обычаи — младшие, лучшие бойцы собираются отдельно и прикрывают фланги. Попробую уговорить их отказаться от этой тяжести.

Киний наблюдал за блестящими на солнце рядами старших.

— Это зависит от того, в чем они видят свое назначение, — сказал он.

Никомед перестал заигрывать с Аяксом и послал свою лошадь вперед.

— Конечно, мы все знаем, для чего нужны гоплиты, — сказал он. — Вспомните, я сам служил гоплитом. До того как гиппарх посадил меня на лошадь.

Киний улыбнулся.

— Я дал тебе повод купить этот замечательный синий плащ и прекрасный нагрудник, — сказал он. Потом снова повернулся к Мемнону. — Для стремительного броска или для преследования фракийцев наши гоплиты подходят лучше всего. Но здесь, на равнине… — Киний поднял голову и посмотрел на пространство снега. Он не знает точно, где она, но она где-то там, в бесконечной голубизне. Он взял себя в руки. — Здесь страна конницы. Доспехи делают людей смелее, спокойнее, защищают от копий и стрел.

Мемнон потер подбородок, черный, как его плащ.

— Клянусь Зевсом, гиппарх, пусть сохранят нас боги от столкновения с разбойниками на этих равнинах. Я выстоял против царя-мальчика на Иссе, когда он скакал на нас на своей лошади. Будь у македонцев луки, никто из нас не уцелел бы.

— Доспехи могут остановить первый удар македонских таксисов, — сказал Киний.

Мемнон скривил губы.

— Защити мои фланги, и я остановлю их. Эти парни могут ненавидеть архонта, как огонь ненавидит воду, многие из них — не скрою — ненавидят меня и к приходу весны возненавидят еще сильнее. Но они молодцы, каждый из них годы упражнялся в гимнасии и на поле. Настоящие гоплиты. Таких в Греции осталось мало — многие сложили кости у Херонеи. Я слыхал, ты дал пинка Клеомену?

Никомед громко фыркнул. Клит в замешательстве отвел взгляд.

Мемнон подмигнул.

— Клеомен один из многих в этом городе, кто считает, что из него получился бы хороший архонт. — Он посмотрел на Никомеда. — Просто он самый крупный нарыв на заднице, вот и все. — Он кивнул Кинию. — Если переживешь зиму, будешь знать их не хуже меня. Как тебе удалось устроить собрание, чтобы тебя сделали гражданином? И гиппархом?

Киний покачал головой.

— Это все Клит. Я был удивлен не меньше других.

— Бесконечные преимущества благородного происхождения. — Мемнон плюнул. Выражение его лица под шлемом было не понять. — Антипатр действительно придет сюда весной?

Киний кивнул.

— Да. Правда.

— Значит, это не выдумка архонта, желающего сделать необходимым наше пребывание здесь еще в течение года? Истинная опасность? И ты будешь за него сражаться?

Большинство гоплитов наблюдали за ними.

— Да, — ответил Киний.

— Почему? Ты ведь из людей царя-мальчика.

Мемнон взял Киния за руку. Его ладонь была твердой, как железо, и он крепко сжимал руку Киния, словно хотел заставить его сказать правду.

— Наверное, так мне повелели боги.

Или женщина. Возможно, ее устами говорили боги. Или Афина. Или все вместе. Что нужно сразиться с македонцами, Киний понимал совершенно ясно. Такие откровения посылают боги.

Мемнон выпустил его руку.

— Я не почитаю богов, как следовало бы, — сказал он. — Но не прочь снова сразиться с македонцами.

Он повернулся и пошел, приминая последние травинки, которые раскачивались над снегом.

Часть III Вкус бронзы

…и он почувствует вкус бронзы на остриях наших мечей.

Гомер. Илиада, песнь 22

На солнце первые стебельки весенней травы, качавшиеся под северным ветром, казались тысячами манящих пальцев. Киний натянул узду, оглянулся на колонну, поднимавшуюся по гряде вдоль речного берега, и скользнул взглядом вниз по крутой дороге, за последние ряды колонны, за две повозки и ослов на поле у городских стен, где маршировали все городские гоплиты. Черный плащ Мемнона казался точкой в первом ряду. За полями, за скоплением людей на реке стоял город. Весеннее солнце пригревает, его чистый желтый свет позолотил мрамор храма Аполлона и зажег огнем статуи золотых дельфинов у порта. Отсюда крепость архонта за стенами казалась островом в пруду.

У межевой канавы Киний остановил колонну и помахал Никию. Тот поднес к губам трубу. Ветер донес резкие ноты, и длинная колонна собралась и сложилась в аккуратный ромб с Кинием в вершине.

Киний не скрывал довольной улыбки.

Он быстро провел строй по полям, принадлежащим Никомеду, потом приказал резко сменить направление, и строй повиновался — поворот получился неряшливый, но ромб тотчас собрался вновь, вопреки смятению; и каждый человек знал свое место. Киний поднял руку, и Никий протрубил остановку.

Киний сильно сжал коленями и пятками бока своего боевого коня, и тот вырвался из строя. Под мягким давлением конь, постепенно убыстряя бег до галопа, прошел по длинной дуге, так что Киний в поисках смятения, ошибки, смертоносной слабости проехал слева от ромба и вокруг него.

Он объехал весь строй и остановился лицом к нему.

— Труби — перестроиться по частям!

Многие начали движение раньше, чем пропела труба Никия. Дурная привычка, над этим придется поработать, но в целом маневр был выполнен неплохо. Вдоль дороги, идущей на север, построились четыре отряда, разделенные пространством шириной в четырех всадников.

Киний не скрывал, что доволен. Он подъехал к Диодору, сидевшему на коне перед отрядом, и они обменялись рукопожатием.

— Отлично проделано, — сказал Киний.

Диодор не часто улыбался, но на этот раз его губы готовы были разорваться.

Пока гоплиты поднимались от города и разворачивались вдоль дороги, Киний проехал вдоль рядов гиппеев, словно устраивая им смотр, но на самом деле поздравляя: начальников отрядов, гиперетов, отдельных воинов, которые выказали либо большие успехи, либо природное мастерство. В третьем отряде было собрано большинство недавних новобранцев Никия из Гераклеи, и Киний, проезжая мимо, приветствовал их — всего шесть человек, но их вновь приобретенный опыт уже начинал сказываться.

Потом он проехал к середине строя и откинулся назад, сидя на спине лошади — уловка детская, но полезная, когда обращаешься к войскам. Гоплиты сняли с плеч тяжелые щиты и поставили их краем на землю, потом уперли в землю древки копий и оперлись на них.

— Граждане Ольвии! — крикнул Киний. Лошади переступали с ноги на ногу, фыркали, натягивали уздечки, чтобы им разрешили щипать редкую траву, но горожане молчали, сохраняя неподвижность. С юга дул теплый ветер, сушил почву; солнце сверкало на бронзе, серебре и позолоте рядов.