Том 1. Стихотворения 1939–1961

«Активная оборона стариков…»

Активная оборона стариков, Вылазка, а если можно — наступление, Старых умников и старых дураков Речи, заявления, выступления. Может быть, последний в жизни раз Это поколение давало Бой за право врак или прикрас, Чтобы все пребыло, как бывало. На ходу играя кадыками, Кулачонки слабые сжимая, То они кричали, то вздыхали, Жалуясь железно и жеманно. Это ведь не всякому дается Наблюдать, взирать: Умирая, не сдается И кричит рать.

«Свобода не похожа на красавиц…»

Свобода не похожа на красавиц, Которые, земли едва касаясь, Проходят демонстраций впереди. С ней жизнь прожить — Не площадь перейти. Свобода немила, немолода, Несчастна, несчастлива и скорее Напоминает грязного жида, Походит на угрюмого еврея, Который правду вычитал из книг И на плечах, от перхоти блестящих, Уныло людям эту правду тащит И благодарности не ждет от них.

«Справедливость — не приглашают…»

Справедливость — не приглашают. И не звуки приветных речей — Всю дорогу ее оглашают Крики попранных палачей. Справедливость — не постепенно Доползет до тебя и меня. На губах ее — белая пена Грудью рвущего ленту коня.

ГЕРОЙ [20]

20

Явным поводом к написанию стихотворения послужило самоубийство А. А. Фадеева в мае 1956 г.

Отвоевался, отшутился, Отпраздновал, отговорил. В короткий некролог вместился Весь список дел, что он творил. Любил рубашки голубые, Застольный треп и славы дым, И женщины почти любые Напропалую шли за ним. Напропалую, наудачу, Навылет жил, орлом и львом, Но ставил равные задачи Себе — с Толстым, при этом — с Львом. Был солнцем маленькой планеты, Где все не пашут и не жнут, Где все — прозаики, поэты И критики — бумагу мнут. Хитро, толково, мудро правил, Судил, рядил, карал, марал И в чем-то Сталину был равен, Хмельного флота адмирал, Хмельного войска полководец, В колхозе пьяном — бригадир. И клял и чтил его народец, Которым он руководил. Но право живота и смерти Выходит боком нам порой. Теперь попробуйте измерьте, Герой ли этот мой герой?

«Все то, что не додумал гений…»

Все то, что не додумал гений, Все то, пророк ошибся в чем, Искупят десять поколений, Оплатят кровью и трудом. Так пусть цари и полководцы, Князей и королей парад Руководят не как придется, — Как следует — руководят. А ежели они не будут — Так их осудят и забудут. Я помню осень на Балканах, Когда рассерженный народ Валил в канавы, словно пьяных, Весь мраморно-гранитный сброд. Своих фельдмаршалов надменных, Своих бездарных королей, Жестоких и высокомерных, Хотел он свергнуть поскорей. Свистала в воздухе веревка, Бросалась на чугун петля, И тракторист с большой сноровкой Валил в канаву короля. А с каждым сбитым монументом, Валявшимся у площадей, Все больше становилось места Для нас — живых. Для нас — людей. «Ура! Ура!» — толпа кричала. Под это самое «ура!» Жизнь начиналася сначала И песня старая звучала Так, будто сложена вчера: «Никто не даст нам избавленья, Ни бог, ни царь и ни герой. Добьемся мы освобожденья Своею собственной рукой».

ПАМЯТНИК ДОСТОЕВСКОМУ

Как искусство ни упирается, Жизнь, что кровь, выступает из пор. Революция не собирается С Достоевским рвать договор. Революция не решается, Хоть отчаянно нарушается Достоевским тот договор. Революция это зеркало, Что ее искривляло, коверкало, Не желает отнюдь разбить. Не решает точно и веско, Как же ей поступить с Достоевским, Как же ей с Достоевским быть. Из последних, из сбереженных На какой-нибудь черный момент — Чемпионов всех нерешенных, Но проклятых вопросов срочных, Из гранитов особо прочных Воздвигается монумент. Мы ведь нивы его колосья. Мы ведь речи его слога. Голоса его многоголосья И зимы его мы — пурга. А желает или не хочет, Проклянет ли, благословит — Капля времени камень точит. Так что пусть монумент стоит.

«Место государства в жизни личности…»

Место государства в жизни личности Уменьшается до неприличности. Люди не хотят читать газеты. Им хватает слушать анекдоты. Предыдущая эпоха, где ты? Современник, кто ты, кто ты? Нужно все же знать, куда ты денешь Лишние — в неделю — два часа [21] , Лишних сто рублей зарплатных денег, За кого подашь ты голоса. Впрочем, голос нынче значит Просто голос. Им поют и плачут, Шепчут, и смеются, и грустят, А голосовать им не хотят.

21

Лишние — в неделю — два часа — одним из первых послаблений послесталинского времени было уменьшение рабочего дня в субботу (тогда была шестидневная рабочая неделя) на 2 часа.

«Два года разговоров, слухов…»

Два года разговоров, слухов, Растущих, словно снежный ком. А жизнь — упрямая старуха — Идет по-прежнему — пешком. Она не хочет торопиться И медленно спешит вперед, Нет-нет — нагнется за тряпицей И пуговицу подберет. А то присядет у дороги И безо всяческих прикрас В грязи все той же моет ноги, В которой мыла столько раз. Она усмешкою встречает Предъявленные ей права И ни за что не отвечает — Одна, одна во всем права. Итак, все ясно. Все понятно: Идет старушка с посошком И с солнышка выводит пятна Шестирублевым порошком. Что, шапку перед нею скинуть? Иль палкою по шее двинуть? Мол, медленно спешишь, карга! Искать в ней друга иль врага? Не знаю. Знаю то, что вижу, А то, что вижу — говорю: Старуха, всех старух не выше, Идет пешком по ноябрю.

«У государства есть закон…»

У государства есть закон, Который гражданам знаком. У антигосударства — Не знает правил паства. Держава, подданных держа, Диктует им порядки. Но нет чернил у мятежа, У бунта нет тетрадки. Когда берет бумагу бунт, Когда перо хватает, Уже одет он и обут И юношей питает, Отраду старцам подает, Уже чеканит гривны, Бунтарских песен не поет, Предпочитает гимны. Остыв, как старая звезда, Он вышел на орбиту Во имя быта и труда И в честь труда и быта.

«Вот что скажут потомки…»

Вот что скажут потомки: Славные люди — подонки, Пиво пили подолгу И не доносили по долгу. Добрые люди — мещане, Жить никому не мешали, Газет почти не читали, Побед совсем не считали. В темном двадцатом веке С четкой вывеской «Сталин» Совесть была в человеке, Если пьяницей стал он. Взгляда липкая потность, Пальцев потная липкость Не означают подлость, Но означают лихость. А мы, хорошие люди, Мы — нехорошие люди.

«Трагедии, представленной в провинции…»

Трагедии, представленной в провинции, До центра затруднительно дойти. Какие рвы и ямы на пути! Когда еще добьешься до правительства! Комедия, идущая в Москве (Особенно с трагическим акцентом), Поднимет шум! Не разобрать доцентам! Не перемолвить вракам и молве! Провинция, периферия, тыл, Который как замерз, так не оттаял, Где до сих пор еще не умер Сталин. Нет, умер! Но доселе не остыл.