Том 1. Стихотворения

8. VII.11

Солнечные часы *

Те часики с эмалью, что впотьмах Бежали так легко и торопливо, Давным-давно умолкли. И крапива Растет в саду на мусорных холмах. Тот маятник лучистый, что спесиво Соразмерял с футляром свой размах, Лежит в пыли чердачного архива. И склеп хранит уж безыменный прах. Но мы служили праведно и свято. В полночный час нас звезды серебрят, Днем солнце озлащает — до заката. Позеленел наш медный циферблат. Но стрелку нашу в диске циферблата Ведет сам бог. Со всей вселенной в лад.

<1906–1911>

Источник звезды *

Сирийский апокриф

В ночь рождения Исы, Святого, любимого богом, От востока к закату Звезда уводила волхвов. В ночь рождения Исы По горным тропам и дорогам Шли волхвы караваном На таинственный зов. Камнем крови, рубином Горела звезда перед ними, Протекала, склонялась — И стала, служенье свершив: За долиной, на склоне — Шатры и огни в Рефаиме, А в долине — источник Под ветвями олив. И волхвы, славословя, Склонились пред теми огнями И сказали. «Мы видим Святого селенья огни». И верблюды припали К холодной воде меж камнями: След копыт и доныне Там, где пили они. А звезда покатилась И пала в источник чудесный: Кто достоин — кто видит В источнике темном звезду? Только чистые девы, Невесты с душой неневестной, Обрученные богу, Но и то — раз в году.

<1906–1911>

Матери *

Я помню спальню и лампадку, Игрушки, теплую кроватку И милый, кроткий голос твой: «Ангел-хранитель над тобой!» Бывало, раздевает няня И полушепотом бранит, А сладкий сон, глаза туманя, К ее плечу меня клонит. Ты перекрестишь, поцелуешь, Напомнишь мне, что он со мной, И верой в счастье очаруешь… Я помню, помню голос твой! Я помню ночь, тепло кроватки, Лампадку в сумраке угла И тени от цепей лампадки… Не ты ли ангелом была?

<1906–1911>

Без имени *

Курган разрыт. В тяжелом саркофаге Он спит, как страж. Железный меч в руке. Поют над ним узорной вязью саги, Беззвучные, на звучном языке. Но лик сокрыт — опущено забрало. Но плащ истлел на ржавленой броне. Был воин, вождь. Но имя Смерть украла И унеслась на черном скакуне.

<1906–1911>

Лимонное зерно *

В сырой избушке шорника Лукьяна Старуха-бабка в донышке стакана Растила золотистое зерно. Да, видно, нам не ко двору оно. Лукьян нетрезв, старуха как ребенок, И вот однажды пестренький цыпленок, Пища, залез на лавку, на хомут, Немножко изловчился — и капут!

<1906–1911>

Мужичок *

Ельничком, березничком — где душа захочет — В Киев пробирается божий мужичок. Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет, Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок. «Али сладко, дедушка?» — «Грешен: сладко, внучек». «Что ж, и на здоровье. А куда идешь?» «Я-то? А не ведаю. Вроде вольных тучек. Со крестом да с верой всякий путь хорош». Ягодка по ягодке — вот и слава богу: Сыты. А завидим белые холсты, Подойдем с молитвою, глянем на дорогу, Сдернем, сунем в сумочку — и опять в кусты.

<1906–1911>

Дворецкий *

Ночник горит в холодном и угрюмом Огромном зале скупо и темно. Дом окружен зловещим гулом, шумом Столетних лип, стучащихся в окно. Дождь льет всю ночь. То чудится, что кто-то К крыльцу подъехал… То издалека Несется крик… А тут еще забота: Течет сквозь крышу, каплет с потолка. Опять вставай, опять возись с тазами! И все при этом скудном ночнике, С опухшими и сонными глазами, В подштанниках и ветхом сюртучке!

<1906–1911>

Криница *

Торчит журавль над шахтой под горой. Зарей в лугу краснеет плахта, Гремит ведро — и звучною игрой, Глубоким гулом вторит шахта. В ее провале, темном и сыром — Бездонный блеск. Журавль склоняет шею, Скрипит и, захлебнувшись серебром, Опять возносится над нею. Плывет, качаясь, тяжкое ведро, Сверкает жесть — и медленно вдоль луга Идет она — и стройное бедро Под красной плахтой так упруго.

<1906–1911>

Песня («На пирах веселых…») *

На пирах веселых, В деревнях и селах Проводил ты дни. Я в лесу сидела Да в окно глядела На кусты и пни. Девки пряли, шили, Дети с нянькой жили, Я всегда одна — Ласковей черницы, Тише пленной птицы И бледнее льна. Я ли не любила? Я ли не молила, Чтоб господь помог? А года летели, Волоса седели… И замолк твой рог. Солнце пред закатом Бродит по палатам, Вдоль дубовых стен. Да оно не греет, Да душа не смеет Кинуть долгий плен.

<1906–1911>

Зимняя вилла *

Мистраль качает ставни. Целый день Печет дорожки солнце. Но за домом, Где ледяная утренняя тень, Мороз крупой лежит по водоемам. На синеве и белый новый дом, И белая высокая ограда Слепят глаза. И слышится кругом Звенящий полусонный шелест сада. Качаясь, пальмы клонятся. Их жаль, — Они дрожат, им холодно от блеска Далеких гор… Проносится мистраль, И дом белеет слишком резко.

<1906–1911>

Памяти *

Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель Бегут кресты — раскинутые руки. Я слушаю задумчивую ель — Певучий звон… Все — только мысль и звуки! То, что лежит в могиле, разве ты? Разлуками, печалью был отмечен Твой трудный путь. Теперь их нет. Кресты Хранят лишь прах. Теперь ты мысль. Ты вечен.