Том 1. Стихотворения

<30.Х.15>

Скоморохи *

Веселые скоморохи, Люди сметливые, Поломайтесь, позабавьте Свет боярина! Скучно ему во палате! Днем он выспался, Шашки, сказки да побаски Уж приелися. На лежаночке в павлинах Сел он, батюшка, В желтом стеганом халате, В ярь-мурмулочке. Шибче, шибче, скоморохи! Ишь как ожил он! Глаза узкие, косые Засветилися, Все лицо его тугое Смехом сморщилося, Корешки зубов из рота Зачернелися… Ах, недаром вы, собаки, Виды видывали! Шибче, шибче! Чтоб соседи Нам завидовали!

<30.X.15>

Малайская песня *

L''eclair vibre sa fl`eche…

L. de Lisle [6]

Чернеет зыбкий горизонт, Над белым блеском острых волн Змеится молний быстрый блеск И бьет прибой мой узкий челн. Сырой и теплый ураган Проносится в сыром лесу, И сыплет изумрудный лес Свою жемчужную красу. Стою у хижины твоей: Ты на циновке голубой, На скользких лыках сладко спишь, И ветер веет над тобой. Ты спишь с улыбкой, мой цветок. Пустая хижина твоя, В ненастный вечер, на ветру, Благоухает от тебя. Ресницы смольные смежив, Закрывши длинные глаза, Окутав бедра кисеей, Ты изогнулась, как лоза. Мала твоя тугая грудь, И кожа смуглая гладка, И влажная нежна ладонь, И крепкая кругла рука. И золотые позвонки Висят на щиколках твоих, Янтарных, твердых, как кокос, И сон твой беззаботный тих. Но черен, черен горизонт! Зловеще грому вторит гром, Темнеет лес, и океан Сверкает острым серебром. Твои уста — пчелиный мед, Твой смех счастливый — щебет птиц, Но, женщина, люби лишь раз, Не поднимай для всех ресниц! Ты легче лани на бегу, Но вот на лань, из тростников, Метнулся розовый огонь Двух желтых суженных зрачков: О женщина! Люби лишь раз! Твой смех лукав и лгал твой рот — Клинок мой медный раскален В моей руке — и метко бьет. Вот пьяные твои глаза, Вот побелевшие уста. Вздувает буря парус мой, Во мраке вьется блеск холста. Клинком я голову отсек В единый взмах от шеи прочь, Косою к мачте привязал — И снова в путь, во мрак и ночь. Раскалывает небо гром — И озаряет надо мной По мачте льющуюся кровь И лик, качаемый волной.

6

Молния мечет свою стрелу… Л. де Лиль (фр.)

23. I.16

«В столетнем мраке черной ели…» *

В столетнем мраке черной ели Истлела темная заря, И светляки в кустах горели Зеленым дымом янтаря. И на скамье сидел я старой, И парка сумеречный сон Меня баюкал смутной чарой Далеких дедовских времен. И ты играла в темной зале С открытой дверью на балкон, И пела грусть твоей рояли Про невозвратный небосклон, Что был над садом — бледный, ровный, Ночной, июньский, — тот, где след Души счастливой и любовной, Души моих далеких лет.

(1907 — 16.VII.16)

Святогор и Илья *

На гривастых конях на косматых, На златых стременах на разлатых, Едут братья, меньшой и старшой, Едут сутки, и двое, и трое, Видят в поле корыто простое, Наезжают — ан гроб, да большой: Гроб глубокий, из дуба долбленный, С черной крышей, тяжелой, томленой, Вот и поднял ее Святогор, Лег, надвинул и шутит: «А впору! Помоги-ка, Илья, Святогору Снова выйти на божий простор!» Обнял крышу Илья, усмехнулся, Во всю грузную печень надулся, Двинул кверху… Да нет, погоди! «Ты мечом!» — слышен голос из гроба. Он за меч, — занимается злоба, Загорается сердце в груди,— Но и меч не берет: с виду рубит, Да не делает дела, а губит: Где ударит — там обруч готов, Нарастает железная скрепа: Не подняться из гробного склепа Святогору во веки веков! Кинул биться Илья — божья воля. Едет прочь вдоль широкого поля, Утирает слезу… Отняла Русской силы Земля половину: Выезжай на иную путину, На иные дела!

23. I.16

Святой Прокопий *

Бысть некая зима Всех зим иных лютейша паче. Бысть нестерпимый мраз и бурный ветр, И снег спаде на землю превеликий, И храмины засыпа, и не токмо В путех, но и во граде померзаху Скоты и человецы без числа, И птицы мертвы падаху на кровли. Бысть в оны дни: Святый своим наготствующим телом От той зимы безмерно пострада. Единожды он нощию прииде Ко храминам убогих и хоте Согретися у них; но ощутивше Приход его, инии затворяху Дверь перед ним, инии же его Бияху и кричаще: — Прочь отсюду, Отыде прочь, Юроде! — Он в угле Псов обрете на снеге и соломе, И ляже посреде их, но бегоша Те пси его. И возвратися паки Святый в притвор церковный и селе, Согнуся и трясыйся и отчаяв Спасение себе. — Благословенно Господне имя! Пси и человецы — Единое в свирепстве и уме.

23. I.16

Сон епископа Игнатия Ростовского *

Изрину князя из церкви соборныя в полнощь…

Летопись

Сон лютый снился мне: в полночь, в соборном храме, Из древней усыпальницы княжой, Шли смерды-мертвецы с дымящими свечами, Гранитный гроб несли, тяжелый и большой. Я поднял жезл, я крикнул: «В доме бога Владыка — я! Презренный род, стоять!» Они идут… Глаза горят… Их много… И ни един не обратился вспять.

23. I.16

Матфей прозорливый *

Матфей

Ночь и могильный мрак пещеры. Бушует буря на реке, Шумят леса… Кто это серый Вход заслоняет вдалеке? Опять ты, низкий искуситель?

Дьявол

Я, прозорливец, снова я! Черней трубы твоя обитель, Да ты ведь зорок, как змея, — Тотчас заметишь!

Матфей

Гнус презренный, Тебе ль смеяться? Нет лютей Врага для вас во всей вселенной, Чем я, нижайший из людей.

Дьявол

Ах, прозорливец! Этим людям Ты враг не менее, чем нам. Давай уж лучше вместе будем Ходить за ними по пятам. Ты мастер зреть их помышленья, Внедряться в тайну их сердец, Не вовсе чужд, святой отец, И я порядочного зренья: Зачем же бесам враждовать? Ты разве хуже бес, чем все мы?

Матфей

Молчи, завистливая тать, Тебе пути мои невемы.

Дьявол

Ну да, уж где мне! Ты пророк! Ты разрушаешь наши козни, Ты топчешь семя зла и розни, Ты крепко правишь свой оброк! Ты и стоокий и стоухий! Спроси тебя: «Ты почему Исследуешь так жадно тьму?» — Ты тотчас скажешь: «Там, как мухи, Как червь на падали, кишат Исчадия земли и ада — Я не могу терпеть их смрада, Я на борьбу спускаюсь в ад». О ненасытная в гордыне И беспощадная душа! Нет в мире для тебя святыни, Нет заповедного ковша, Нет сокровенного потока: Во всех ключах ты воду пил И все хулил: «Вот в этом ил, А в том — гниющая осока…»

Матфей

Что отвечать мне твари сей, Столь непотребной, скудоумной? Мой скорбный рок, мой подвиг трудный Он мерит мерою своей. И тьма и хлад в моей пещере… Одежды ветхи… Сплю в гробу… О боже! Дай опору вере И укрепи мя на борьбу!

24. I.16

Князь Всеслав *

Князь Всеслав в железы был закован, В яму брошен братскою рукой: Князю был жестокий уготован Жребий, по жестокости людской. Русь, его призвав к великой чести, В Киев из темницы извела. Да не в час он сел на княжьем месте: Лишь копьем дотронулся Стола. Что ж теперь, дорогами глухими, Воровскими в Полоцк убежав, Что теперь, вдали от мира, в схиме, Вспоминает темный князь Всеслав? Только звон твой утренний, София, Только голос Киева! — Долга Ночь зимою в Полоцке… Другие Избы в нем, и церкви, и снега… Далеко до света, — чуть сереют Мерзлые окошечки… Но вот Слышит князь: опять зовут и млеют Звоны как бы ангельских высот! В Полоцке звонят, а он иное Слышит в тонкой грезе… Что года Горестей, изгнанья! Неземное Сердцем он запомнил навсегда.

24. I.16

«Мне вечор, младой, скучен терем был…» *

Мне вечор, младой, скучен терем был, Темен свет-ночник, страшен Спасов лик. Вотчим-батюшка самоцвет укрыл В кипарисовый дорогой тайник! А любезный друг далеко, в торгу, Похваляется для другой конем, Шубу длинную волочит в снегу, Светит ей огнем, золотым перстнем.